Безопасные и легко управляемые седативные средства для таких чудовищ тогда еще не появились на свет, так что взятие крови из ушной вены на анализ было невозможно — хотя Мэтту Келли однажды добыть несколько капель крови все же удалось.
Я перепробовал самые разные лекарственные средства — от стрептомицина (чтобы вводить его, мне приходилось ежедневно запирать зверя в массивную железную клетку и буквально вбивать под стальную кожу ягодиц самую здоровенную гиподермическую иглу, какую только удавалось достать) до яблочного уксуса, который пинтами наливал ей в питьевую воду. Делал я это по предложению моего отца: в то время яблочный уксус и мед были в моде как популярная панацея, и он клялся, что эти средства чудесным образом помогли исцелению его пораженных артритом колен, катара и геморроя. И в самом деле, у меня создавалось впечатление, что состояние больной несколько улучшилось от яблочного уксуса (при применении других средств я этого не наблюдал). Но проблема заключалась в том, что старушка отчаянно сопротивлялась заключению в узилище, а когда ее все же удавалось туда загнать, она принималась раздраженно носиться по клетке, да так, что сотрясались могучие стальные прутья, а с крыши сыпалась пыль. В результате она обдирала себе кожу изборожденной морщинами морды и ягодиц, и, хотя повреждения были не столь серьезны, их все равно приходилось лечить антисептическим кремом, ибо носорожья кожа очень восприимчива к инфекциям, и чем больше тощала больная, тем явственнее обнажались участки, которые могли подвергнуться повреждениям. Значит, снова и снова приходилось загонять ее в железную клетку — порочный круг замкнулся.
Однажды ночью Мэтт позвонил мне и сообщил, что ему удалось взять кровь на анализ — то, чего я так долго и безнадежно жаждал.
— Милый, я достал тебе немного крови. Хватит для твоего эксперимента?
Молодые ветеринары вроде меня смотрели на Мэтта с благоговением. Человек великого очарования, с «искрой божьей», он был одним из лучших представителей «старой школы» зоологии. Эти люди обладают огромным опытом, накопленным за долгие годы работы. Они умеют напоить водой ослабленного детеныша газели, побудить слона открыть рот тогда, когда нужно, но при всем при том у них, как правило, мало времени для таких, как я, новичков, — напичканных книжной премудростью и всякой новомодной чушью, но совсем не искушенных в тонкостях обращения с хрупкими или, наоборот, норовистыми экзотическими животными. Мэтт был истинным артистом — он знал, как поймать за хвост находящегося в полном сознании леопарда, ведал, какие травы могут пробудить аппетит у самой апатичной антилопы, как загипнотизировать крокодила или водворить обратно в клетку улизнувшую колибри, привлекая ее ярким цветком. Он прекрасно понимал шимпанзе и слонов и был очень любим ими. Он в одиночку перевез на корабле большую коллекцию копытных из Африки в Манчестер и, образно говоря, мог найти общий язык хоть с левой ногой ослицы. Мне многому удалось у него научиться — но в последующие годы уже ему все чаще приходилось с завистью следить за моими успехами и учиться у меня.
Итак, моему наставнику удалось добыть немного крови носорожихи. Каким путем? Какую колдовскую тайну ирландского хитроумия он сейчас продемонстрировал? Все оказалось проще простого. Он объяснил, что носорожиха поранила губу, погнавшись за ним, когда он собирался смазывать ее мазью и взгромоздился для этого на клетку. Увидев кровь, по капле вытекавшую из ранки, Мэтт бросился в лабораторию за гепариновой трубкой, которую видел у меня в руках, когда я брал кровь у более податливых животных. Он осторожно просунул руку сквозь прутья клетки, — рискуя, что носорожиха ему ее оттяпает, — и, стараясь не трогать животное, нацедил шесть-семь капель, прежде чем кровь перестала течь. Этого было достаточно для проведения нескольких основных анализов. Носорожиха оказалась совершенно анемичной, и анемия была гемолитического свойства — что-то такое разрушало красные кровяные тельца при циркуляции крови примерно так же, как у людей при тяжелых случаях малярии. Мы по-прежнему не знаем истинную причину этого синдрома, который я несколько раз встречал у носорогов, но я полагаю, что это одна из форм болезни Вейла — коварнейшего переносимого крысами заболевания, которым в былые годы страдали шахтеры, а в более недавние дни — воднолыжники, тренировавшиеся в залитых водой карьерах, где добывали гравий; крысы там кишат и заражают воду.