— Увидал бы мягкую ирландскую травку, сразу бы выскочил, — пошутил я.
— Не надо! И без того тошно, а ты еще смеешься! — парировал он. — Лучше сними куртку и скажи, что ты предлагаешь предпринять, чтобы извлечь жеребенка на свет.
Лошади Пржевальского — предки наших домашних лошадей и пони — обитали в пустынях Монголии. Сохранились ли в дикой природе — неизвестно, по всей вероятности, вымерли в конце 1960-х годов. Эти животные, как правило, требуют к себе осторожного подхода, ибо здорово лягаются и кусаются, если их потревожишь. Но Марга, пережившая процесс трудных, сложных родов, не стала ни кусаться, ни лягаться, когда я стал на колени, чтобы осмотреть ее. Я прощупал ей пульс под нижней челюстью, нажал кулаком в живот, а затем, тщательно вымыв руку густыми хлопьями мыла «Люкс», запустил ее внутрь влагалища — кобыла все снесла, мне не пришлось прибегать ни к каким транквилизаторам. Большинство диких животных, которым мне случалось помогать при родах, по такому случаю соглашаются на временное перемирие с человеком. Я знал: кобыла понимает без дополнительных разъяснений, что я пришел к ней для того, чтобы помочь, а не затем, чтобы побеспокоить. Хотя кое-что из того, что я собирался предпринять, окажется малоприятным, а то и болезненным; но эта боль неизбежна, а не причиняется по неосторожности или злому умыслу, как это, увы, слишком часто бывает со стороны людей по отношению к животным. Такие опасные создания, как, например, жирафиха, зебра или самка африканского бизона, которые могут и брыкнуть, и толкнуть, и укусить, если к ним подойти слишком быстро, не говоря уже о том, чтобы тронуть за интимные места, позволяли мне глубоко запускать руку в родовой канал, а сами терпеливо стояли или лежали, ожидая окончания таинственного, магического процесса, включающегося в себя зачатие, вынашивание и рождение. Но как только жеребенок, теленок, щенок или иной детеныш являлись на свет, перемирие заканчивалось — за исключением памятных случаев рождения обезьяньих детенышей, когда счастливая мамаша позволяла мне взять своего отпрыска на руки и даже сама протягивала — не только непосредственно после рождения, но и всякий раз, когда я приходил навещать их в последующие дни. Вот эти-то удивительные вещи и делают меня особенно счастливым в моей профессии, и тогда я искренне горжусь тем, что избрал стезю доктора диких созданий, а не всяких там лошадей и собак, не говоря уже о двуногих. Но у других животных — не приматов, — как только свершается таинство рождения, примирение с человеком-помощником заканчивается, и все возвращается в обычное русло. Я не виню в этом животных — но те редкие мгновения (именно часы), когда между мною и существом, дающим жизнь другому существу, устанавливается доверительная связь и нет необходимости скрывать от пациентки свое присутствие путем применения усыпляющих и транквилизирующих средств, для меня в высшей степени драгоценны.
Стоя на коленях на соломе, я глубже запустил руку в родовой канал кобылы Пржевальского и нащупал пальцами полностью расслабленную, широко раскрытую шейку матки. Далее пальцы мои остановились на чем-то, на ощупь напоминающем кастрюлю, полную ошпаренного кипятком лука-порея. Это были копытца и нижние части конечностей детеныша. Теперь нужно было — исключительно ощупью — определить, как залегает плод, а затем решить, как лучше помочь разрешению. Я стал нащупывать передние и задние ноги и — вдруг насчитал их целых пять!
— Да это же двойняшки, Мэтт! — сказал я и вынул руку, чтобы еще раз окунуть ее в мыльные хлопья. — Вот где собака зарыта! Оба хотят выйти одновременно в одну и ту же дверь. Я попробую затолкать одного назад и вытащить другого первым.
Ощупывая двойняшек во чреве кобылы, я наткнулся на две задние ноги, явно принадлежащие одному плоду. Сочтя, что плод правильнее будет двигать задом наперед, и тогда голова и шея сами выпрямятся, когда туловище пройдет сквозь тазовый пояс, я запустил во влагалище кобылы вторую руку, так что Мэтту, должно быть, со стороны казалось, будто я собираюсь туда нырнуть. Я стал плавно тянуть правой рукой две задние ножки, блокируя левой три ноги другого плода. Движение было незначительным. Чтобы протащить таз детеныша сквозь материнский, я наклонил его, потянув только за одну из двух ног, которые я держал. Кобыла заворчала. Я напрягся, чтобы потянуть ногу к себе, но мне препятствовал недостаток пространства, каковое занимала моя другая рука. Ни с места. Обливаясь потом, я вытащил обе руки и потянулся к своей сумке, где у меня были веревки, которые я использую, когда помогаю при отелах и ожеребах. Я набросил петлю на задние ноги плода. Мэтт мог тащить то за одну, то за другую веревку, а я инструктировал. Теперь левая рука у меня была свободна, в родовом канале кобылы находилась только правая. Бесполезно! Как я ни старался, как ни давил то на одну ногу детеныша, то на другую — ни с места! Тогда я попробовал извлечь на свет другого детеныша, найдя его голову и передние ноги и заталкивая назад теперь уже его близнеца, с трудом пытаясь согнуть упрямые задние ноги обратно в матку и толкая его в зад в направлении материнской головы. По прошествии получаса мои руки дрожали во всевозрастающих судорогах, и я сдался.