Ночь была безлунной, и моя камаргская кремовая лошадь с бесхитростной кличкой Мутон (что в переводе с французского значит «овца») потеряла дорогу на бескрайних просторах совершенно черной грязи под куполом совершенно черного неба. Я оказался один-одинешенек, все мои товарищи ускакали далеко вперед. Видимо, чтобы в полной темноте окончательно не сбиться с толку, где верх, а где низ, моя лошадь остановилась посреди всей этой кромешной темноты, и я не мог убедить ее двигаться хоть в каком-нибудь направлении. Я чувствовал себя до смерти неуютно — так чувствовал себя, должно быть, Рыцарь Печального Образа, задержанный обстоятельствами на пути к торжественному чествованию Рождества Господня. В ожидании, чтобы кто-нибудь обнаружил меня и спас, я ломал голову, что же такое имел в виду Сэлинджер, вложивший в уста одного из героев своей книги «Над пропастью во ржи» следующую фразу: «Мне бы хоть самую скверную лошадь. Лошадь — она, по крайней мере, человечна». К счастью, меня в конце концов обнаружил здешний объездчик; путем многочисленных понуканий мне все же удалось заставить свою кобылку тронуться с места и поскакать рысью сквозь кромешную тьму, чтобы все же вовремя поспеть к мессе. Но моего росинанта с овечьей головой угораздило споткнуться, и я со всего маху плюхнулся в грязь. Облепленный с ног до головы, я неуклюже ввалился на заполненную людом сельскую площадь, когда служба была в самом разгаре. Весь следующий час я угрюмо залечивал свои синяки и топил грусть-тоску в стакане «Кот-дю-Рон» в местном баре под аккомпанемент цыганских гитар вместо «Глория ин эксцельсис»…
Я всегда питал здравомысленное уважение к лошадям, хотя считаю их довольно-таки глупыми созданиями. Когда я был студентом, кто-то говорил мне: если сможешь управиться с лошадью, совладаешь с кем угодно. Видимо, в отношении меня сие в высшей степени справедливо — с тех пор как я посвятил себя исключительно экзотическим животным, ни одно из них не лягало, не кусало и не калечило меня так, как домашние лошади, когда в юные годы я практиковался на них. Они лягали, кусали, топтали и валяли меня по земле на экзаменах и во время лечения. Однажды по милости этого создания меня сажали в самолет в инвалидной коляске. Не кто другой, как лошадь так саданула меня копытом по бедру, что вашего покорного слугу рвало от невыносимой боли. Как бы там ни было, за всю историю моей почти сорокалетней практики с экзотическими животными я не ведал от них особых обид. Может быть, потому, что не позволял себе храбриться и соблюдал меры предосторожности, использовал транквилизаторы, как поступают и другие люди моей профессии, когда работают с дикими животными. Ну, было дело, леопард вцепился мне когтем в ахиллово сухожилие, ну, цапнула меня раз за палец обезьяна, не говоря уже о том, что слоны и бегемоты насажали-таки мне порядочно синяков. Пожалуй, посерьезнее были укусы змей, но у одной ядовитые железы были удалены хирургическим путем, а зубы другой (это была английская гадюка) не проникли глубоко в тело, и я справился с раной довольно быстро. Испытал я на себе и укус боа-констриктора — хоть и неядовитый, зато болезненный. Так что когда я в ту рождественскую ночь в кромешной темноте со всего маху шмякнулся со своей клячи прямо в грязное болото, я разом вспомнил, сколько настрадался в юные годы от ее сородичей. Как часто мне приходилось возвращаться к мысли — слава Богу, что я связал свою судьбу с дикими созданиями, они такие смиренные! Нет, не по мне строптивая кобыла — равно как и злющий бульдог, который, в порыве постоять за своего хозяина, так и норовит перегрызть глотку ветеринару, пришедшему к нему с добром. Но не подходит мне и пациент в лице пушистого домашнего котяры: любо слушать, как он, уютно свернувшись калачиком, чудесно поет у огня, но совсем другое дело — вылавливать его из-под кровати какой-нибудь обожающей старой леди, где он прячется за армадой ночных горшков! Вот уж кто в действительности дикие твари, любезный мой читатель!
В течение нескольких зимних недель 1990 года мое внимание было приковано к дикой лошади, которая называется кулан. Как уже догадался читатель, эти лошадки — по моей части (отмечу, правда, что родство с ослиным племенем в них тоже есть). Куланы светло-коричневого цвета, с короткими черными гривами; в дикой природе сохранились только в заповедниках Туркменистана, но процветают и успешно размножаются во многих зоопарках по всему миру. Животное, о котором пойдет речь, живет в испанском зоопарке. Меня пригласили осмотреть беднягу, потому что он в течение уже почти шести месяцев мало-помалу терял вес. И это при том, что в остальном его поведение ничем не отличалось от нормального, и он с ничуть не уменьшившимся аппетитом уписывал сено, кормовые брикеты, яблоки и морковку.