Грубо получилось, как будто напрашивался на комплимент.
— Я… вечером должна встретиться… Но это еще не точно…
Принесли пирожное для Маши. Она устроила блюдечко поудобнее, потянулась за сахаром.
— Вы его куда-то далеко от меня поставили.
— А… Я просто думал, что раз пирожное, сахар не понадобится.
Она посмотрела на него строго, как вчера несколько раз смотрела на Семена.
— Ну вот что за логика у взрослых: если пирожное, то сахара не надо? Что за необратимые изменения в мозгу?
— Ну… Это логично. Пирожное ведь сладкое.
Она подняла глаза к небу.
— Сахар — это сахар. Кофе должен быть с сахаром! А пирожное — это пирожное. Не нужно смешивать понятия!
Вчера в цветочном магазине, который выглядел как антикварный, в витрине стояла фарфоровая кукла. Он тогда подумал, какой гладкий и красивый материал — фарфор. А теперь подумал, что лицо Маши, ее щеки и лоб еще нежнее, еще прозрачнее. Между ними был маленький столик, она сидела на расстоянии вытянутой руки. Дмитрий отодвинулся, положил ногу на ногу.
— А это ничего, что мы встретились? Может, родителям сказать?
— Ничего, конечно! — моментально ответила Маша. Ни на один вопрос до этого она не отвечала без раздумий. — А как вы так с работы ушли? Вчера говорили, что заняты до отлета.
— На работе у нас… Ерунда полная. Поэтому я на вынужденном перерыве.
Ему показалось, что он хорошо ответил, и тут же понял, что не очень хорошо. Маша ждала другого. Ей, наверное, хотелось услышать, что он специально все бросил, чтобы встретиться. Положила подбородок на металлические перила. Зевнула. Спросила.
— А кто ваш любимый художник?
Он захотел все исправить, но подумал, что любой ответ будет банальным. Если сказать, что Климт или Брейгель, то банальность будет в распространенности ответа. А если назвать кого-то редкого, то — в оригинальничании.
— Не знаю, — ответил он, — никогда не определял специально. В каждом художнике что-то есть.
Плохо получилось, уж лучше бы назвал Дали, как все нормальные люди, все было бы в порядке.
— А у меня Яцевич! — задорно ответила Маша и запустила зубы в пирожное.
Это требовало пояснения. Но пояснения не было. Она только облизывала крем с губ и запивала кофе. Какой, к черту, Яцевич?
— Яцевич! — еще раз сказала Маша даже с легким укором, мол, «как можно не знать Яцевича?» — Люба Яцевич из Минска! Подруга Ксюши, сестры Иры, с которой Кирилл ходил. Ну, она малоизвестная, учится пока.
О господи!
— Вы так говорите, как будто я могу ее знать.
Маша на секунду задумалась и улыбнулась:
— Ой, да, простите… Просто она моя любимая. У нее есть серия подоконников и котов…
Дмитрий понял трезво, однозначно, что ничего взрослого в Маше нет, что она абсолютный, стопроцентный ребенок, и говорить с ней нужно, как с ребенком… Яцевич… Он приосанился, поправил галстук.
— А какие, Маша, у вас еще интересы?
— Я на яхте хожу!
— О, прекрасно!
Но так получалось еще хуже, он слышал себя со стороны, это звучало ужасно.
— Еще английским занимаюсь.
— Это очень хорошо! Потому что английский имеет первостепенное значение не только для поступления, как предмет, а как ключ ко всем дверям. Есть английский — есть возможности!
Он так никогда не разговаривал. Так разговаривала завуч в его школе, Надежда Георгиевна. Ребенок Маша взяла салфетку, вытерла губы.
— Все главное понятно без слов. Хотите сейчас ваши мысли отгадаю? Смотрите мне прямо в глаза.
Она не жевала и не улыбалась. Детский круг лица превратился в овал. Пришло облако, и фарфор ее кожи, перестав отражать солнце, засветился изнутри. Дмитрий послушался, ровно сел. Маша наклонилась вперед — он тоже. И столик был уже не между ними, а под ними, их лица нависли над еще горячими, по законам физики испускающими пар чашками. Со стороны их никто не мог видеть, крона платана качнулась к балкону. Маша наклонилась ближе, Дмитрий тоже наклонился, взвешивая, что стоит и чего не стоит делать. Маша пыталась отгадать его мысли, а он думал о том, что их глаза похожи и, в принципе, нос похож. Почему-то было тепло от этой мысли. Маша широко улыбнулась, ее лицо опять превратилось в круг.
— В общем… Вы думаете о чем-то высоком!
В этих словах не было иронии, наоборот — почти восхищение. Он смутился, пошутил:
— О высоком?.. Точно! Знаете самую уникальную крышу в городе?
Ее глаза заблестели.
— Не знаю!
— Показать?
— Вы же сказали, что все забыли!
— Ну… Частично все!
Классная получилась шутка про «высокое» и крышу. Они пошли рядом, выше и выше, в сторону холма со старыми зданиями, и это оказалось здорово: идти рядом. Это не имело цели, время растянулось, ему казалось, что шли очень долго. Перемещались относительно домов и оставались неподвижными относительно друг друга. Он болтал о чем-то и думал: что же может означать с точки зрения физики формулировка «частично все»?