Глава пятая, в которой герой обнимает Машу, а потом они чуть не гибнут в море
Это был день открытых дверей. Сначала без кода открылась дверь заброшенного подъезда, они поднялись по пролетам. Шли медленно, переступая через доски с гвоздями и останки мешков из-под цемента. Ближе к чердаку стало слышно урчание голубей, пара из них взлетела перед самым лицом. Дмитрий молодцевато забрался по вертикальной лестнице и уткнулся головой в обитый жестью люк. Он не раз в детстве лазил на чердаки и помнил это чувство: одновременно преддверие радости и страх неудачи. Когда упираешься головой в твердь люка и толкаешь его. Иногда люк открывался, иногда был намертво заперт, и наступало отчаяние, череп больно сдавливало холодным металлом. Но вся жизнь, страх и возбуждение проносились за секунду, пока давишь головой в это твердое небо, не зная: тебе просто больно или оно сейчас откроется.
Он получше устроил подошвы дорогих туфель на скользкой ступеньке, закрыл глаза, сделал усилие. Сначала показалось, что «небо» придавило его, но в следующую секунду поддалось, отворилось. Он заулыбался: сначала куда-то вверх, в темноту, где его никто не мог видеть, а потом, обернувшись, Маше. Впервые взял ее за руку и втянул в эту темноту. Она приземлилась рядом. Уже нужно было идти ко второй двери, ведущей на крышу, но они не шли.
— Я в первый раз так по лестнице залезла, — тихо сказала Маша.
— Скорее страшно или интересно? — спросил он.
— Ну… если вы думаете о чем-то высоком… то интересно.
Вышли на крышу. В одну сторону был виден порт и театр, в другую — залатанные крыши на дореволюционных зданиях. Маша прошлась, встала у края.
— Я в первый раз так город вижу.
— Опять в первый?.. Да, все в жизни когда-то бывает в первый раз!
Это была не очень удачная фраза. Маша посмотрела на него. Потом сказала:
— Соглашусь.
И больше ничего не говорили какое-то время, Дмитрий даже испугался, что мог неправильно понять Машин ответ. С чем она согласится? Или на что?
— Грустно, — сказал Маша, — сверху все какое-то полуразрушенное… Ни фига не Вена.
И пошла бродить дальше. Он крикнул:
— Отойдите от кромки. Вы что! Это опасно! — Она обернулась. — Я же за вас отвечаю!
Она не отошла.
— Мне вчера семнадцать исполнилось… Должно было что-то измениться, а все осталось, как было.
Он крикнул:
— А что должно было измениться?
Маша сказала тихо, но он услышал:
— Хорошо, что вы написали.
Промолчал. Потом крикнул:
— Ничего, что мы встретились? Может, родителям сказать?
Она покачала головой.
— У вас шарф есть?
Кивнула. И снова — молча.
— Наденьте, а то простудитесь!
Ничего не произошло, он стал приближаться.
— Наденьте! Серьезно, а то я вас затащил черт знает куда! Я за вас отвечаю!
Она достала из рюкзака и протянула ему шарф. Ничего себе. То есть, она предлагала ему самому это сделать? Значит… Что это значит? Он несколько раз бережно обмотал шарф вокруг ее шеи, поправил. И каждый раз Маша подавалась вперед, слегка касаясь волосами его пиджака. Однако, все в этом мире когда-нибудь заканчивается, закончился и шарф. И получилось, что Дмитрий ненадолго обнял Машу. Он вспомнил слова Семена и почему-то произнес вслух:
— Интересный собеседник…
— Я? — удивилась Маша, — Я вообще не очень люблю разговаривать.
— Да?
— А что разговаривать, если и так все понятно?
Это можно было толковать по-разному. Либо как то, что все в жизни в целом понятно без слов, либо Маше было понятно, что сейчас происходит между ними.
— Все понятно? — Он сделал ставку на первый вариант. — В жизни?
Опять прекратила разговаривать и просто несколько раз кивнула, как кукла фарфоровой головой.
— То есть, слова не нужны?
Покачала головой в стороны.
— Мы в молчанку играем?
Кивнула. Улыбнулась. И он улыбнулся. Принял игру. Она взяла его за руку и повела вниз, в темноту.
С насколько сильным волнением он вел ее вверх по улицам, с настолько сильным спокойствием она повела его вниз, к морю. Если бы не игра, он бы мог рассказать разное-интересное про лестницы, по которым они спускались, про архитектора порта, про тайные выходы из катакомб. А без слов получалось очень глупо: просто семенил сзади, ничего не понимая и не контролируя. Она иногда оборачивалась, и сложно было поверить в то, что меньше, чем день назад он разговаривал с ней свысока, поучал, как безусловный, недосягаемый авторитет. Эта пропасть между ними сначала исчезла, а потом перевернулась в обратную сторону. Теперь, как будто, Маша знала гораздо больше и сама могла ему рассказать о том, как среда формирует человека и насколько важно окружение.