Забулдыги, выставленные из ночных заведений освежиться, махом трезвеют, приходят в себя и разбредаются по домам, с трудом удерживая равновесие на предательски нетвердых ногах. Самые стойкие же, продрогнув и охолонув, с новыми силами возвращаются к пьяному кутежу.
Дурно пахнущие лужи и канавы схватывает тонким, ломким льдом — вместе с содержимым, коим зачастую становятся бродяги, лишенные дома, да пьяницы, набравшиеся так, что отрезвить их бессилен даже кусачий мороз. Некоторым бедолагам так и не суждено подняться на ноги: холод действует коварно, исподволь погружая человека в сонную дрему, окутывая иллюзией тепла, которую не хочется разрушать ни единым лишним движением, как бы ни подбивал к тому инстинкт самосохранения.
Утром, когда солнечные лучи разгоняют сумрак и поднимают над улицами Ура грязноватый туман, наполненный вонью большого города, Мусорный патруль собирает очередной урожай замерзших, скрюченных тел. Это очень важная и уважаемая работа, ведь в Блистательном и Проклятом нет никакой гарантии, что со смертью твои неприятности закончатся. Мертвое тело — это и пища для чудовищных паразитов, прячущихся в канализациях Ура; и ценный рабочий материал для полубезумных ученых и нелегальных некромантов; и источник неприятностей для тех, на кого это самое тело было обижено при жизни; и еще много чего… Одним словом, если нет посмертной страховки, исключающей спонтанную анимацию трупа, либо родственников, способных позаботиться об усопшем, неприкаянный покойник представляет собой одну большую проблему. Потому-то работать с ним надлежит профессионалам.
Коронеры и аниматоры Мусорного патруля свое дело знают туго. Они умеют гарантировать невозвращение с того света. А при нужде и наоборот. Главная покойницкая Ура неслучайно носит название Реанимационный амбар. Тела погибших и умерших, попавшие сюда и не затребованные для похорон родственниками, поступают в распоряжение Магистрата и короны и используются для государственных нужд. Например, поднимаются и отправляются махать кирками в каменоломнях Блистательного и Проклятого. Или валить лес на ближайшие лесозаготовки.
А что? Дармовая рабочая сила, не нуждающаяся во сне, отдыхе, пище. Государственные зомби и хучи важная часть экономики Ура, а сам Блистательный и Проклятый — безжалостный город, пожирающий своих детей. Здесь не всегда выживают даже сильнейшие.
Размышляя об этом, я вытащил из заледеневшей лужи неопрятную кучу тряпья с торчащими из нее конечностями и пристроил на ступеньках ближайшего дома. Если повезет, пьяница проснется раньше, чем переохлаждение прикончит его. В противном случае хозяевам поутру придется отдирать от своего крыльца примерзшую безжизненную тушу.
По правде сказать, только что Выродок сделал для этого забулдыги больше, чем кто-либо еще во всем Уре. И при этом даже не обшарил его карманы…
Несмотря на всю хаотичность жизни в Блистательном и Проклятом, здесь хватает и постоянных вещей. К примеру, если я хотел найти Реджиса ап Бейкона, по прозвищу Тихоня (а именно этим я сейчас, собственно, занимался), достаточно было заглянуть в «Шелковую девочку».
Сколько бы раз я ни открывал дверь сего заведения, Реджис неизменно сидел в одном и том же углу, застывший в одной и той же позе — скрещенные на груди руки и длинные ноги, вытянутые вдоль скамьи. Исключения случались, разве только когда Тихоня мерно шагал к выходу, держа за шиворот очередных бузотеров, позабывших (или не потрудившихся уяснить), кто обеспечивает покой почтеннейшей публики в заведении не менее почтеннейшей Ли-Ши. Выносил, впрочем, их Тихоня тоже всегда одинаково — на вытянутых руках, презрительно сморщив нос, словно человек, несущий обгадившегося щенка.
Иногда грубые и неосведомленные мужчины, считавшие себя достаточно крутыми, полагали, будто они не в силах стерпеть подобного обращения. Они хватались за ножи, кинжалы и пистолеты, чтобы угрожать всем этим добром Реджису. Самые недалекие и агрессивные даже всерьез пытались пустить свой арсенал в ход. Если Тихоня пребывал в хорошем настроении, он, случалось, позволял воткнуть кинжал себе в живот или в грудь… чтобы затем заглянуть в округлившиеся глаза незадачливого пропойцы и осклабиться в улыбке, которую бедолаге не суждено забыть до конца своих дней. В этот момент трезвел, как от ледяного душа, любой, независимо от количества выпитого.
Могильный холод, веющий от кровожадно оскалившегося носферату, точно из древнего склепа, кого угодно проберет до костей…
Э… надо ли теперь уточнять, что Реджис — вампир? И мой добрый приятель. В Уре хватает странностей; дружба живого мертвеца с охотником на нечисть не является здесь чем-то из ряда вон выходящим.