Выбрать главу

Далее, о Сарипутта, там, где оказывались коровники, в которых находились коровы, когда пастухи уходили, я подбирался туда со своим горшком для воды и подбирал испражнения телят – молодых и сосунков. Пока у меня продолжали появляться испражнения, я питался даже собственными испражнениями, о Сарипутта. До таких крайностей доходил я, о Сарипутта, что питался нечистотами.

Затем, о Сарипутта, я скрылся в ужасной лесной чаще и жил в этой чаще. Настолько были велики ужас и отвращение перед этим проклятым лесом у людей, что каждый человек, страсти которого не были успокоены, входя в него, испытывал такую боязнь, что даже волосы на его теле поднимались дыбом.

Затем во время холодных, морозных ночей между восьмыми числами (лунного месяца), ночей, когда падал снег, – во время этих ночей я оставался на открытом воздухе, а дни проводил в лесном укрытии. И в последний месяц жары я оставался днем на открытом воздухе, а ночью в лесном укрытии. И вот, о Сарипутта, мне пришли в голову эти странные стихи, которых я никогда не слышал:

Опаленный, закоченевший и одинокий,

Обитающий в наводящем страх лесу,

Обнаженный, не имеющий огня, чтобы согреться,

Мудрец предан своим исканиям.

И затем снова, о Сарипутта, на поле, куда бросают мертвые тела, я ложился для отдыха на костях трупов. Пастухи подходили ко мне, даже плевали на меня, даже мочились, забрасывали меня грязью и даже совали мне в уши соломинки. Все же, о Сарипутта, я не могу припомнить, чтобы у меня появилась против них хоть одна злая мысль. Вот как далеко доходил я, о Сарипутта, в своем прощении».

(«Маджджхима-никая» I, 77–79)

10. Неудержимый страх и ужас

(Учитель описывает брахману свои первые переживания в упомянутой выше борьбе:)

«Тогда, о брахман, подумал я: "Предположим теперь, что в эти ночи, достойные внимания и заметные, в пятнадцатый и восьмой дни (лунного месяца), – предположим, я проведу их в лесном святилище, в святилище парка или рощи, в ужасных местах, где волосы встают дыбом, и сделаю эти святилища своим ночным приютом, чтобы мне можно было пережить самому весь этот неудержимый страх и ужас".

И вот, о брахман, на следующий раз, когда подошло время, я так и поступил и сделал эти святилища своим ночным приютом. Когда я находился там, случилось так, что ко мне подходил олень, или павлин бросал вниз ветку, или ветерок шевелил кучу опавших листьев. Тогда я думал: "А вот оно! Вот наступает этот неудержимый страх и ужас!" И тогда, о брахман, пришла мне на ум мысль: почему же я пребываю таким образом в постоянном страхе и опасении? Попробую я подчинить своей воле этот неудержимый страх и ужас, когда он приходил ко мне. Так я ходил взад и вперед, чтобы этот неудержимый страх и ужас пришел ко мне. И вот, не останавливаясь, не ложась, а просто шагая взад и вперед, я подчинил своей воле этот неудержимый страх и ужас.

И снова, когда я стоял спокойно, он пришел ко мне. Но я не шагал взад и вперед, не садился и не ложился, но просто стоял; так я подчинил его своей воле. И снова, когда я сидел, он пришел ко мне. Но я не встал, не стал ходить, не ложился, а так же сидел – и подчинил его своей воле. Потом он пришел ко мне, когда я лежал. Но я не сел, не встал, не ходил взад и вперед, а продолжал лежать; и лежа я подчинил этот неудержимый страх и ужас своей воле».

(«Маджджхима-никая» I, 20, I)

11. Еще более ужасная борьба

(Здесь он описывает свою дальнейшую борьбу за просветление джайну Саггаку, которого он называет его титулом.)

(а) Прекращение дыхания: «Тогда я сказал себе: „А что, если теперь, стиснув зубы и прижав язык к небу, я удержу и подчиню своей воле ум и таким образом разрушу его?“

И вот, Аггивессана, стиснув зубы и прижав язык к небу, я усилием воли старался удержать и подчинить ум, чтобы разрушить его. И когда я так боролся, о Аггивессана, от усилий пот полился у меня под мышками.

Подобно тому как если бы сильный человек схватил слабого за голову и плечи старался согнуть его, сдавить и сломать, – так точно боролся и я.

Таким образом, Аггивессана, моя энергия стала упорной и непрестанной. Так было установлено подлинно невозмутимое внимание; но тело мое содрогалось, оно не успокоилось при помощи этого средства, ибо я был подавлен напряжением своей болезненной борьбы. Но даже такие болезненные ощущения, как те, которые появились, не могли овладеть моим умом и подчинить его.