– У меня сегодня было интервью с N, – он называет имя музыканта, которого мы считали главным, когда нам было по шестнадцать. Певца отчаяния и хрустальной нежности, как рекомендовала его «Афиша», когда нам было шестнадцать.
– Он сказал, что всю жизнь хотел быть модным музыкантом.
Тема отпивает из стакана. Я молчу. Я хочу курить.
– То есть, понимаешь, я всю дорогу думал, что он такой альтернативный, что это его неудобность, какая-то неправильность, неспособность сделать «два притопа, три прихлопа» – это сознательный жест. Как если бы он сочинил песню, послушал и вдруг услышал, что она может легко быть спета в караоке, но песня хорошая, и тогда он делает ее сложнее, рифму коверкает или какой-то такой ритм добавляет. Делает так, чтобы это не стало поп-хитом, потому что он серьезный и ему важно говорить и писать, проговаривать, то что его волнует.
А сегодня из интервью выяснилось, что он просто бездарность, которая просто не умеет делать модную музыку – но всегда этого хотела.
Пауза. Длинная пауза, я осматриваюсь – я никогда не был в «Макдоналдсе». Это полукруглый или круглый, мне полностью не видно, а вначале не рассмотрел, зал. Вдоль стен расставлены столы. В центре зала стоит что-то вроде ярмарочной карусели с лошадками, в ней тоже стоят столики и сидят люди. Вот откуда на стенах арлекины, и клоуны, и вся эта шапитошная атрибутика.
Мне кто-то говорил, что «Макдоналдс», в определенном смысле, статусная вещь, что какие-то подростки приезжают на машинах и проводят время – что это модное место. Не этот конкретный, а вообще. Они были правы, вокруг меня очень много модно одетых подростков, в модных вещах: спортивные ветровки «color blocking», бомберы с вышивкой, золотые кроссовки, ремни с большими бляхами, рваные джинсы. Под окнами много машин, какие-то очереди к кассам. Они едят, улыбаются. Очевидно, что их жизнь полна интересными событиями и забавными случаями, которыми они охотно делятся с друзьями при помощи социальных сетей.
У меня, кажется, начинается приступ паники и паранойи.
Дышу медленно, кручу в пальцах зажигалку.
– Я всегда знал, что общаться с автором нельзя. Нельзя у него спрашивать, что он имел в виду. Потому что там, где ты видишь лес, и горы, и море, замок на скале и даль в розовой дымке, автор, оказывается, выпиливал фанеру, а все, что ты видишь – это просто сверху накапало, когда фанера лежала на чердаке. А он просто выпиливал углы в девяносто градусов, он к этому лесу и дымке никакого отношения не имеет.
На меня тихо накатывает тошнота и страх. Я вдруг перестаю себя контролировать, и все тело покрывается холодным потом. Мне кажется, что все вокруг смотрят на меня внимательно и осуждающе, агрессивно. Я знаю, что мне все это кажется, но паника сильнее. Я пытаюсь замаскироваться под своего. Для этого я замираю, уставившись пустым взглядом в стол и много раз повторяю про себя «ясвойясвойясвой». Но уже через секунду следующая волна паники и паранойи приносит мысль, что так я выгляжу еще подозрительнее и надо вести себя непринужденно.
Чтобы вернуть происходящему непринужденность я говорю:
– Мы с Машкой собираемся в «Фэрбенкс». Ты там сегодня будешь?
В этот момент в голове мелькает не мысль, а ощущение, что холодный едкий пот, которым я весь покрылся, испортит мой так тщательно собранный костюм, что мне сейчас нужно будет ехать и менять рубашку, а лучше вообще принять душ. Из-за всего сразу я перестаю себя контролировать и говорю вот эту чушь про «Фэрбенкс». Зачем я это говорю? Это пустая, бессмысленная фраза, которой могли бы обменяться все здесь присутствующие, но только не мы с Темой. Потому что нет ничего хуже бессмысленных и пустых фраз. Это правило, которое нельзя нарушать. Нельзя говорить бессмысленных ритуальных фраз о погоде, тем более, когда ему, я вижу, плохо.
Тема внимательно смотрит на меня. Где-то в глубине глаз мелькает понимание. На секунду. Потом эта искра тухнет. Он немного пьян и тоже не контролирует себя.
Не хочет контролировать. Иногда друзья нужны именно для того, чтобы ты мог побыть хотя бы пару секунд в отключке.
– Нет. Сегодня нет. Я завтра иду в посольство Австралии, я хочу визу, чтобы уехать отсюда. Навсегда. Я не хочу тут жить. Мне надоело. Я хочу океан, солнце, девчонок в купальниках. Мне надо выспаться. Хочешь? – он протягивает мне фляжку.
– Тем, пойдем покурим. То есть нет. Тем, пойдем отсюда.
Тема оглядывается кругом. В его глазах последовательно мелькает ужас маленького мальчика и отчаяние осознавшего свое бессилие старика. Потом лицо собирается, взгляд становится холодным и презрительным. Он выпрямляет спину, берет салфетку и вытирает руки.