В общем, если бы кто-то взялся придумать что-то максимально непохожее на «Завтрак у Тиффани», то это было именно оно.
– Ты собираешься пропасть в Африке? – спросил я.
– Ну, главную фразу я уже знаю.
– Какую же?
– Доктор Ливингстон, я полагаю?
Самая большая достопримечательность Машиной квартиры – это мебель из дворца последнего китайского императора. Мебель из дуба, покрытая аутентичным черным лаком, за эти годы ее ни разу не реставрировали, только перетянули и подновили диван. Но этого и не требуется – все в идеальном состоянии. Мебель вывезла ее мать еще в советское время, она купила ее, как дрова и, оформив все документы, поставила у себя дома. Мне иногда кажется, что моя любовь к Китаю началась с секса на этом диване.
Я закуриваю и иду на кухню. В раковине стерильная чистота. Я проверяю пальцем кран – он высох до дна. Заглядываю в холодильник. Пока взрослые в отъезде, Маша дома не ест. В холодильнике охлаждающая маска для глаз, три бутылки «Мондоро», «Эвиан», «Перье» для коктейлей вместо содовой, куча апельсинов и сыр с плесенью, в отделении для яиц таблетки.
– Как обычно, да. Ты все так же на строгой диете – кофе и сигареты.
Маша заходит на кухню и наливает из турки через ситечко кофе в белые фарфоровые китайские чашки. Чашки тоже императорские, они уже старые, и это видно по слегка истершемуся рисунку, по мелким сколам. Они тонкие, почти прозрачные с пейзажем из сосен, гор, облаков. Маша долго хлопает дверцами шкафов и в конце концов находит чистые серебряные ложки и сахарницу.
Я курю. Пью кофе.
Маша варит отличный кофе, она сама обжаривает зерна, которые привозит отец, так, чтобы появился жженый привкус. У нее есть специальная ручная кофемолка, в которой я мелю кофе иногда вечерами, когда мы проводим дни у нее. Кофейный сервиз и все другое.
– Тему встретил, когда к тебе ехал. Сидит в макдаке и пьет. У него уныние. Хочет переехать в Австралию. Обнаружил, что люди не хотят жить в настоящем. Хотят жить в прошлом, некоторые в будущем, но в настоящем никто не хочет жить. Слишком телесно, слишком натуралистично.
И при этом сам тоже не хочет жить с этими людьми. Говорит, что настоящее есть в Австралии. Описывает вполне правдоподобно. Но сам факт. Аргумент слабый.
А я потом, пока к тебе ехал, подумал, что метафору про то, что кино – главное, что структурирует нашу жизнь, надо читать и в обратную сторону.
То есть. Если мы можем сказать, что кино – это такая штука, которая научает нас, как вести себя, как дружить, как флиртовать, как жениться и как разводиться, то и в обратную сторону это должно работать.
Возьмем… Например… Вот! Возьмем, например, «Солярис» Содерберга.
Да, я знаю – я последний в мире, кто его посмотрел. И, в целом, чего? Годное кино. Крепкое, ладное. Упругое. Белозубое. Очень американское, но это и хорошо. Без претензии. Мне даже понравилось. Хорошее такое приближение к Тарковскому. Я подумал: «О, здорово, надо пересмотреть Тарковского». Давно его не видел. Прямо так давно, что можно сказать, что вообще не видел. Посмотрел Тарковского. Последний раз мы его вместе смотрели, помнишь? Потом задумался и пересмотрел «Космическую одиссею».
Маша молчит. Она осторожно отпивает кофе и я замечаю, как легкой пыльцой в чашку осыпается глина с ее лица.
– С Кубриком все понятно – человеконенавистничество, смерть, бога нет. Прекрасная же совершенно метафора: обезьяна бросает кость, монтажный стык – корабль летит к Луне. Культура, искусство, история, философия, десять тысяч лет истории – все умещается в один монтажный стык. Все, что создало человечество годного – это «Весна» Вивальди. Это красиво. Знаешь, так… Без раздумий. Финал, конечно дурацкий – когда там зародыш в капсуле летит в будущее. Ну, то есть, я понимаю, что это история про жизнь живет. Но вот без этого можно было и обойтись. Такое расшаркивание, несколько гуманистическое. Не мне советовать Кубрику, как лучше, но, по мне, так зря. Можно было обойтись и без этого. Было бы жестче. Если уж бить, то наотмашь, нет?
Но Тарковский! Но греки!
Слушай, ну это же какая-то лажа. Вот это нытье. Все эти паузы многозначительные.
Меня, знаешь, раньше, когда я смотрел «Иваново детство», интересовал один вопрос. Там у главного героя, мальчика, когда он возвращается к нашим, ему выдают дубленку. Это такая рабоче-крестьянская дубленка без изысков, но она ему по размеру. Она пошита прямо на него. Я ее когда увидел первый раз, даже на паузу поставил и подробно рассмотрел. Это очень хорошая дубленка на мальчика. И я на нее смотрю и думаю – а откуда, собственно?