– Заметил, да. Это удивительно. Когда мальчик флиртует с официанткой – это нормально. Когда девочка флиртует с официанткой – это странно. Когда мальчик флиртует с официантом – это странно, но бог с ним, но когда девочка флиртует с официантом – это неловко.
Они говорят, что девочке так вести себя нельзя. Это неприлично. Это непристойно. Но непристойно не потому, что девочка не может «проявлять сексуальный интерес». Это непристойно потому, что мужчина не может быть объектом активного сексуального интереса со стороны девочки. Чувствуешь?
Если девочка себя так ведет – не инициирует секс, но расценивает мужчину как объект, то она, скорее всего, испорчена. С ней что-то не то. Он лесбиянка. Она развратная. Испорченная. Вульгарная. Сколько славных слов сразу, да?
Можно сколько угодно говорить о толерантности и феминизме. Ты можешь ходить и говорить, что женщины ущемлены в правах, что на каждый мужской доллар приходится шестьдесят женских центов и так далее. Женщина имеет право быть тем, кем она захочет. Если она хочет быть стриптизершей – я не буду ее осуждать. Если она выберет быть домохозяйкой – это ее выбор.
Но когда речь заходит о настоящем проявлении власти. Когда речь заходит о том, чтобы рассматривать мужчину как объект, объ-ек-ти-вировать – вся толерантность чаще всего здесь и заканчивается.
И девочка сразу становится распутной и непристойной, плохо воспитанной. Вульгарной. Где твои манеры, девочка? Кто тебя воспитал?
Они даже готовы признать наличие яиц у взрослой бабы, как они говорят: «Она такая сорокалетняя тетка с яйцами», и там сразу образ контрол-фрика и корпоративной стервы, у которой есть эти мальчики по вызову, но девочка нет. Никогда.
Можно флиртовать только в строго отведенных для этого местах и по строго составленному плану. По строгому пассивно-агрессивному плану. Дисциплина и власть.
Маша, справившись с перчатками, забирает у меня сигарету. Поразмыслив немного, я решаю курить одну на двоих.
– Там, наверное, проблема немного в ином. Просто понимаешь, чтобы девочка могла объективировать мальчика, у нее должен быть сексуальный опыт. То есть – она должна понимать, как это делается и зачем. Зачем ты собираешься его использовать? А, за этим? Ну, тогда очевидно, что ты распутная.
А второе – это насилие. Для мальчика насилие – это часть программы, это нормально. А объективация – это насилие. А для девочки насилие – это не часть ее программы. Считается, что девочка может научиться насилию, только когда к ней его применяют. То есть, когда ты кого-то объективируешь – ты, скорее всего, жертва насилия, в тебе что-то сломано, и это делает тебя неправильной, а затем распутной, непристойной и вульгарной. Во всяком случае, мне кажется, логика рассуждений должна быть такой.
Ты как девочка не можешь проявлять интереса к сексу, если тебя в детстве не развратили. Вот пространство, в котором ты пытаешься быть собой.
Маша, чуть выдвинув нижнюю челюсть вперед, внимательно смотрит в окно.
Мы оба в черных очках, хотя на улице уже темно. У меня полупрозрачные полицейские капли со слегка зеленоватым оттенком, у Маши рэйбэновские винтажные кошачьи глаза. Нашла в Амстердаме на блошином рынке. Я в очках, потому что не выношу яркого солнечного света, не выношу стробоскопов, не выношу ламп искусственного освещения, автомобильных фар, фонарей, неона – я практически всегда в очках.
В мире найдется очень мало людей, которые видели мои глаза.
Маша носит очки как средство защиты от всех сразу. Ее ни для кого нет.
Я, в общем, тоже.
Мы, в общем, не любим людей. Но не потому, что мы злые. Нет. Мы не любим людей потому, что знаем, что они могут очень легко и походя разрушить все на своем пути. А наш маленький и хрупкий внутренний мир нам дорог. Мы не хотим обрастать толстой кожей, которую ничто не берет. Чувствовать – это важно.
– Знаешь, что забавно? – говорит Маша, выдыхая дым, – то, что мальчики сами не готовы играть в эту игру. Они, с одной стороны, стоят и ждут, когда девочка проявит интерес, потому что для них это вызывает трудность. Но как девочка должна проявить интерес? Пассивно. Она должна быть активной, но не показывать эту активность. Она должна проявлять интерес, но так, чтобы дать возможность мальчику чувствовать себя главным.
– Знаешь, чего я хочу от мужчины? – спрашивает Маша, переходя на английский. Меня это немного удивляет, но я не спрашиваю.
– Я хочу двух вещей: желания и амбиций. Я хочу, чтобы парень меня хотел. Чтобы у парня на меня стоял. Я хочу, чтобы, занимаясь со мной сексом, он получал кайф. Я хочу видеть этот кайф, это желание. Это повышает мою самооценку. Не сам секс, а желание секса со мной.