– Ну, на вкус и цвет. Я, например, твоего Деррида уже видеть не могу.
– Ну-у-у, – тяну я, – не скажи. Деррида полезный и актуальный. И еще долго будет таковым. А тебе тем более. Все эти вещи о гибели книжной цивилизации и разбухании библиотек. Теория коммуникации. Мне, кстати, вообще нравится эта мысль о гибели гуттенберговой вселенной, разрушение ренессансного проекта под тяжестью грехов наших. Что еще?
– Барт, Сонтаг, – Маша начинает перечислять, – «Маленькая жизнь». Биография Куросавы, «Мертвец». Я его наконец-то купила. Что-то еще. Рембо.
– Сколько он стоит?
– Стандартно, десять долларов. Или двадцать… Блин, а сколько я заплатила? – она морщит лоб и пытается вспомнить.
– Я про костюм.
– А. Нет. Не знаю, я же такими вещами не интересуюсь. Вроде штуку или полторы. Но он такой милый. Натуральный, черный, асимметричный. С необработанными краями. Вроде на первый взгляд смотришь – бомж и ужас, а потом приглядываешься – супер-стайл. И главное – мягкий-мягкий. Страшно удобный. Что еще надо?
– И куда ты в нем пойдешь?
– На работу пойду. Я подумала, что мне надоело вот это вот все.
Мы въезжаем на подъездную дорожку перед рестораном. Маша шуршит в сумке, потом, найдя несколько купюр, отдает их водителю со словами: «Вот, солнышко, сдачи не надо».
Парень смотрит на нас взглядом, в котором читается: «Но я все равно лучше вас», – и мне кажется, я вижу, как он придумывает историю, в которой объясняется, почему мы на самом деле очень плохие люди, которые совершают такие поступки, которые очень плохие с его точки зрения. И все, что мы из себя представляем в этой истории – это внешний блеск и внутренняя гниль. Я представляю себе, как он рационализирует свое желание быть нами, быть на нашем месте. Всю эту зависть. Я думаю обо всех тех разных ограничениях, которые ему навязаны внешним и которые и заставляют его придумывать, почему мы так отвратительны.
«Ну что за глупости, Андреа. Все хотят быть на нашем месте». Я улыбаюсь, думая, что никогда не узнаю, насколько все это правда. Вот эти мои догадки.
Мы выходим из машины и идем ко входу. На голом бетонном фасаде висит серебристая вывеска, выполненная в виде подписи Корбюзье. Дверь открывает швейцар.
5
– Спорим, он поставит нам низкие оценки, и теперь за мной будут приезжать самые отчаявшиеся, – говорю я, – лихачи на виражах.
Мы сидим на диванах в темном углу.
– Это все твоя вина, – говорю я.
Квадратный деревянный стол выкрашен красным лаком. Шоколадные салфетки. Белый звонкий фарфор с золотой каймой, резные бокалы под вино и тяжелые приборы с пузатыми ручками. Над нами неярко горит изящное бра.
Ресторан находится на первом этаже блочного семиэтажного жилого дома. Здесь раньше располагался магазин «Европа», в котором продавались различные деликатесы: устрицы на льду, живые осьминоги, тайские фрукты, маринованный сладкий бамбук. Потом магазин закрылся, и помещение купила Света, они вдвоем с подругой, китаянкой Леной Ши, придумали устроить тут что-нибудь, а из-за того, что это блочный дом – обязательно назвать «Le Corbusier». Тема, большой любитель таких каламбуров, тут же сказал, что, мол, это будет визуализация стихотворения Бродского: «У Корбюзье то общее с Люфтваффе, что оба потрудились от души над измененьем облика Европы, и то, что в ярости оставили циклопы, то трезво завершат карандаши».
Света и Лена – не обижались.
В ресторане несколько комнат. Первая проходная, здесь вас встречает хостес – иногда это Света или Лена, иногда незнакомая нам девушка. Отсюда можно пойти вперед и выйти в большой зал с баром, небольшой сценой и открытой кухней, в которой за стеклом суетятся повара в черном. Стены в зале бетонные, по стенам расставлены комоды, покрытые красным лаком и расписанные золотыми и голубыми цветами с хозяйственными мелочами: тарелками, салфетками, приборами. Пол черный и глянцевый. Столики небольшие, чаще всего для двоих, хотя все очень мобильно и быстро составляется для большой компании. Но сюда редко ходят большими компаниями.
А если от входа пойти налево, то можно попасть в галерею из четырех комнат. Они проходные, перетекают одна в другую. В каждой комнате два-три столика: диванчики у витринного окна – за ними обычно сидят девочки и мальчики, у которых не много денег. Точнее так – мальчик приглашает девочку в ресторан и выгодным местом у окна пытается компенсировать недостаток бюджета. И еще столик у противоположной окну стены. Стены здесь обшиты полированной мореной доской. Стены почти черные, стол красный, кресла мягкие с резными подлокотниками. На стене абстракция в духе Франца Клайна. Выглядит странно эклектично, как будто в Эрмитаже, в той его части, где воспроизведены оригинальные интерьеры, разместили выставку чего-то современного: Джефа Кунса или Луизы Буржуа.