– Приятного аппетита, – сказал официант и ушел.
Маша наклонилась ко мне и громко зашептала:
– Слушай, а это будет очень странно, если я не сниму перчатки?
Со всей серьезностью, на которую я был способен, я ответил:
– Да.
Маша расстелила на коленях салфетку и, сказав «отлично!», начала перемешивать салат, попутно запуская вилку в мою тарелку, чтобы выловить тот самый сыр.
Дальше, напротив нас, сидит Пашик, он пьет вино в одиночестве и читает «New Yorker».
Я набираю его номер.
Посмотрев на дисплей, он нажал на кнопку и поднес аппарат к уху.
– Алло, – сначала увидел, а потом услышал я.
– Привет, дорогой, что делаешь?
Маша оторвалась от салата и посмотрела на меня, я подбородком указал на Пашика, который нас не видел и включил громкую связь.
– Сижу, пью кофе.
– Ты в Лондоне?
– Да, – ответил Пашик, не задумываясь.
Маша прыснула в салфетку.
– Здорово, как там погода?
– Солнечно, – он врал, не краснея.
– Слушай, – вдруг спохватился я, – сделай одолжение, зайди, я дам тебе адрес, забери мои рубашки у портного.
– Я, вообще-то, немного занят, – ответил он, – я немного не один сейчас.
– Ладно, Пашик, не ломайся, я тебе с выставкой помогу.
– Правда? – он немного подскочил и скрестил ноги под столом.
– Конечно, мы же друзья. Только есть одно условие.
– Какое? – голос стал подозрительным.
– Маша купила себе хрустальный шар, и мы сейчас гадаем. Шар говорит, что ты прямо сейчас читаешь журнал, я думаю, что это «New Yorker», только мы не уверены, за какой год, ты не подскажешь?
Небольшая пауза в трубке, Пашик стал оглядываться и, наконец-то, меня заметил. Раздался хохот и гудки. Он направлялся к нам.
– Вот сволочи же, – сказал он. Поставил свой бокал на наш столик, положил телефон и крутанул к себе стул от соседей, – так что там с выставкой?
– Вот, ты видишь, – сказал я Маше, как будто Пашика рядом не было, – неблагодарная бездарность.
– Ну-ну-ну, – запротестовал Пашик, – неблагодарный – это всегда, но насчет бездарности – это вы погорячились.
– Поразительно, – сказала Маша, точно так же игнорируя Пашика.
– Эх, вы, – сказал Пашик, притворно понурясь, – а я-то думал, мы друзья.
– Ох, солнышко, – сказала Маша и погладила Пашика по щеке рукой в перчатке, – у нас не может быть друзей. Или любовники, или враги.
Взгляд Паши на секунду как-то остекленел.
Принесли второе. Пока официант сервировал стол, мы молчали.
– Где вы предпочитаете выставляться в это время суток, – спросил я, – или лучше так – где бы хотели?
Паша молчал и смотрел на меня с недоверием.
– Чувак, ты чего? Расслабься.
Но момент явно был утерян.
Я посмотрел на Машу, она закатила глаза.
– Вот и шути после этого с автором, – сказал я.
Паша встал и улыбнулся:
– Рад был увидеться.
Ушел.
Я посмотрел на Машу:
– Что это было?
– Как! Ты не знаешь? – она была удивлена.
– Не знаю чего?
– У-у-у-у, там дивная история. За десертом расскажу.
Зная Машу, можно было даже не начинать. Дальше на все мои вопросы она максимум, что сказала бы – «когда я ем, я глух и нем». Пришлось ждать десерта. В ответ я на все ее сигналы как-то завязать разговор красноречиво поднимал брови, но стоически молчал.
Это даже стало в какой-то момент весело. Маша задавала мне какие-нибудь дурацкие вопросы, а я мимикой изображал ответ. Абсурдность и абстрактность вопросов нарастала с каждым кругом, и ближе к концу мне приходилось азбукой Морзе выдавать последовательность лиц, которые складывались во фразу.
Принесли десерт и мой кофе.
– Ну? – потребовал я.
– Какой ты, однако… нетерпеливый, – Маша тянет свой «Кузнечик» через черную короткую трубочку. Ваня сегодня приготовил его в стакане для виски с широким дном, – ну, слушай. Пашик встречался с девушкой.
– Я ее знаю? – перебиваю я.
– Не перебивай… Нет, не знаешь. А может, и знаешь – Катя, такая светленькая, раньше все с Антоном зажигала.
– С каким Антоном?
– С этим, с ведущим в телевизоре.
Я задумался:
– Нет, похоже, Катю я не знаю.
Маша облизала ложку с сорбетом.
– Вот и не перебивай.
Пашик встречался с Катей. Ну, ты же его знаешь, какой он. Блин, ты только что его видел. Истинный человек искусства. Художник. Все клево, только слишком серьезно все воспринимает. Ну, в общем, у них все хорошо, жизнь бьет ключом, он рисует пятьсот миллионов тысяч набросков: обнаженная Катя у окна, обнаженная Катя у зеркала, обнаженная Катя так, обнаженная Катя эдак. Чисто Шиле. Вся вот эта тошнотворная романтика. Так проходит месяц. Мы пьем вино при крупных летних звездах, и тут Катя взбрыкивает. Говорит нашему Пашику, что уходит от него обратно к Антону.