– У них вообще нет рифмы, у них иероглифические горизонты, какая там может быть рифма?
– Мечом людей воин убивает, а эти девы убивают взглядом. И видно это из народной японской песни.
– Правильно, – пепел падает куда-то на сиденье, Маша этого не видит, я начинаю думать, не прожгла ли она себе платье, – вот смотри, – продолжает она, – ты всегда говорил, что человек, который может описать красоты снега, способен разобраться с делами просто потому, что достаточно эстетического. Оно такое все самооправдывающее. Правильно?
– Ну?
– А вот и не ну. Фишка в чем? Человек, способный понять красоту мира, это еще не факт, что он может в этом мире жить, но человек, знающий правила, схему, как написать стихотворение, и какая разница, о чем: о снеге, снегирях или невыносимой легкости – он способен разбираться с делами. То есть совсем грубо говоря, филологическое образование дает возможность понять, как мир функционирует, ты же помнишь, до двадцатых годов прошлого века все писали книги о людях, теперь пишут книги о книгах о людях. Короче, тот, кто может написать роман, организовать мир, так сказать, по правилам языка, тот способен это делать не только на бумаге, но и в жизни. Понял?
– Интересная теория… Никогда не думал в таком контексте, – хотя, на самом деле, только что именно об этом и думал.
Мы въезжаем на парковку перед «Набережным». Машина останавливается.
– Подождите нас, – говорю я, протягивая водителю деньги и открывая дверь, – мы недолго.
Идем в сторону супермаркета.
– Удивительно, правда? – говорит Маша, затягиваясь последний раз и выбрасывая сигарету.
Мы входим через крутящиеся двери в торговый центр.
Как и все другие торговые центры – это здание в несколько этажей, которое одновременно пытается быть минималистичным и космическим, как архитектура Захи Хадид, но деньги на него давал не интеллектуал с тонким вкусом, а отдел маркетинга – поэтому то тут, то там встречаются золотые виноградные гроздья, какие-то уродливые скульптуры и прочие излишества. То ли дворец, со стен которого не все очистили, то ли, наоборот, музей современного искусства, в котором финальную отделку проводили сумасшедшие турки.
На первом этаже располагается гигантский сетевой супермаркет. Три кассирши вяло переругиваются со слегка нетрезвым покупателем. На удивление пусто.
Двое охранников сидят на посту и смотрят телевизор. Передают новости. Девушка с микрофоном стоит на фоне ярко освещенного самолета и что-то говорит. «Ситуация критическая…», успеваю прочитать я внизу экрана на бегущей строке.
Мы проходим мимо овощей и фруктов, журналов, чашек и разной кухонной утвари, неожиданного стеллажа с книгами, витрин с нарезками, сырами, огибаем пространство по широкой дуге, направляясь к винному отделу. Остается примерно пятнадцать минут до одиннадцати, и отдел уже понемногу перегораживают.
Маша идет чуть впереди, не оборачиваясь, твердой походкой и с высоко поднятым подбородком.
– Именно так выглядят современные коммуникационные технологии, – говорю я.
– В смысле?
– Чтобы добраться до сути, тебе приходится пройти по запутанному лабиринту. Все очень красиво, блестит, манит, расставлено в соответствии со строгими правилами и оплаченными условиями размещения. Все, чтобы создать впечатления выбора и смысла. Тогда как за каждой красивой упаковкой: сделана ли она креативным и модным дизайнерским бюро или, наоборот, так, чтобы ни в коем случае не выделиться среди других таких же – скрывается один и тот же продукт с одним и тем же набором свойств. В некотором смысле сегодня нет разницы не только между двумя видами консервированного горошка, у которых цена за банку назначается не по критериям качества самого горошка, а чем-то совершенно другим, но и между консервированным горошком и порошком для стирки.
Мы проскальзываем между рядов, находим нужную нам бутылку и идем к кассе.
Маша показывает подбородком куда-то вперед – Руслан.
– Руслан, – говорю я и расплываюсь в улыбке, – вечер добре.
– Привет, – говорит Руслан и немного смущается, – а вы чего такие нарядные?
Ему немного за тридцать. Он невысокий брюнет с фигурой «водитель со стажем»: тонкие ручки, тонкие ножки, пивной животик и бока на пояснице, которые больше, чем плоская задница. Он работает арт-директором в самом модном заведении города – «Фэрбенксе».
– Вот. Собираемся к тебе. Берем шампанское. Заедем, отметимся и поедем дальше. А ты что тут?
– А я? Да, вот… продуктов домой купить надо, – говорит он, продолжая смущаться, – так, по мелочи.