Клемм вошел в их жизнь около года назад и сразу же понравился Лидии. Ей нравилось, что он был старомодным и порядочным, а его взгляды на жизнь отличались от взглядов кинорежиссеров и клубных менеджеров в кэмденских подвалах. Он брал Дикси на прогулки в Хит и заставлял ее есть мясо (она была довольно непоследовательной вегетарианкой). А потом – слишком быстро, с точки зрения Лидии, – Дикси забеременела от него. Они казались слишком молодыми, чтобы заводить ребенка. Год знакомства – слишком маленький срок, чтобы становиться родителями. Но с того момента, когда они узнали об этом, у них не было никаких сомнений. «Почему бы и нет? – спросила Дикси. – Это будет приключение».
Лидия подозревала, что приключения не обязательно подразумевают нечто хорошее.
Ребенок начал ерзать в кресле, и Лидия насторожилась. Не то чтобы она не любила детей, она просто не знала, как обращаться с ними. Она не брала младенца на руки с тех пор, как вышла из подросткового возраста, и даже сейчас она была не уверена, происходило ли это на самом деле или было разновидностью ложного воспоминания. Она с удвоенным рвением занялась обязанностями хозяйки из опасения, что Клемм или Дикси могут попытаться всучить ей ребенка, и не сводила глаз с лица малышки, когда ее отстегивали и вынимали из кресла. Тем не менее внезапно крошечное личико оказалось в нескольких дюймах от ее лица, взирая на нее с некоторой тревогой. Лидия ответила не менее встревоженным взглядом, и тогда малышка вполне предсказуемо расплакалась.
– Травма на всю жизнь, – ровным тоном сказала Лидия. Разумеется, ребенок заплакал. Она ожидала, что это случится. Лидия не умела вести себя с детьми и не могла принять позу или выражение лица, которое бы понравилось ребенку.
Малышка провела остаток трапезы, присосавшись к одной из набухших грудей Дикси, а затем некоторое время пролежала на плече у матери, патетически вглядываясь в стену. Лидия почувствовала жалость к малышке. Она была такой беспомощной и плохо приспособленной к жизни. С каждым днем ее глаза будут видеть несколько большую часть этого незнакомого мира, с каждым днем ее мозг будет обрабатывать больше информации о реальности, ее крошечные конечности будут удлиняться и увеличиваться в объеме, она научится пониманию и сопереживанию и будет расти, расти и расти… пока однажды она не проснется и не станет еще одним обычным человеком. Жаль, что такое масштабное и продолжительное путешествие приносит столь жалкую награду.
Когда друзья ушли, забрав с собой маленькую Виолу и ее крошечную розовую одежду, Лидия ощутила странную печаль. Она загрузила блестящую посудомоечную машину Miele большими тарелками от Royal Doulton и соскребла липкую лапшу в хитроумно замаскированные мусорные контейнеры немецкой конструкции. Пустая бутылка из-под вина (оно не стоило заплаченных денег) и пивные жестянки отправились в контейнер для перерабатываемых отходов. Лидия протерла все рабочие поверхности сложенной кухонной тряпицей, потом вымыла, обсушила и убрала сковородки. С каждым движением Лидия ощущала плескавшуюся в желудке кисло-сладкую подливку и думала, что этот ужин был не в ее вкусе. Она испытывала нечто вроде меланхолической тоски.
Каким-то образом все это имело отношение к ребенку. Она тоже была младенцем – крошечным чудом, которое нужно защищать и лелеять, присыпать тальком и наряжать в кукольную одежду. Хотя сейчас это трудно представить, Лидия была пухлым ребенком с темными локонами и щечками цвета вишни с молоком. У нее остались детские фотографии, где она была одета в комбинезоны с эластичными штанинами, плотно обтягивавшими короткие ножки, и улыбалась в камеру, как будто в самом деле была самой очаровательной малышкой на свете. Были и другие фотографии, где ее качали на коленях, словно дневной улов, или держали на руках, словно футбольный кубок. Она всегда находилась в центре вселенной, всегда была причиной, по которой был сделан снимок. Само собой, она ничего не помнила из раннего детства, но знала, что была желанным ребенком, и мать всегда обходилась с ней ласково, даже если отцу было все равно.
Она тосковала не столько по тому ребенку, которым была когда-то, сколько о жизни, которая была ей обещана в эти розовые и безмятежные дни. Это было обещание нежных голосов, теплых объятий и надежного места. Почти все дети получают такие обещания наряду с ложными представлениями о мире, но лишь немногие расстаются с ними так внезапно и болезненно, как это произошло с Лидией. Она осознала: дело не в том, что она не любит детей или не считает их интересными, и даже не в ее негодовании из-за того, что ребенок отобрал у нее друзей и перенес их в незнакомое и недосягаемое царство. Дело было в том, что когда она смотрела на новорожденного младенца, то вместо радости испытывала только страх.