Детство Шельсы разительно отличалось от детства Норы, выросшей в обеспеченной семье, где всем заправлял ее дед. Но и Эли намеревался обеспечить дочери надежную и стабильную жизнь. А это, по его мнению, совершенно исключало временный брак, как бы ему ни было жаль Банни-Бу. «Тогда нечего сентиментальничать», — подумал Эли, направляясь на кухню.
Окинув взглядом гору грязной посуды, мужчина начал ее мыть, не в состоянии подавить улыбку при одном воспоминании искаженного ужасом лица Норы.
Может быть, его поведение было вызвано тем, что он слишком устал, чтобы сдерживаться, — сказывались бессонные, полные тревожных мыслей ночи. А может, это была лишь защитная реакция. В последнее время у него все шло наперекосяк. Он сбился с ног в поисках работы, устал разбираться со страховой компанией, а ведь на нем лежало и ведение домашнего хозяйства. А он, как и любой нормальный человек, искренне тосковал без дела. Ему так не хватало его автосервиса.
Покачав головой, Эли уложил в сушку последнюю ложку и вытер руки. Не успел он свернуть полотенце, как до его слуха донеслось знакомое шарканье резиновых тапочек по крыльцу. Он обернулся, а секундой позже дверь отворилась, и в комнату влетел комок энергии — это была Шельса.
— Привет, Эли, угадай, что случилось? — Девятилетняя девочка сбросила потрепанный рюкзак на пол и, беспрестанно треща, выхватила из упаковки пирожное. — Кошка Сары, Ма-Баркер, окотилась! Она принесла их прямо в туалете, целых шесть штук. Сара все видела, она рассказывала, что они были совсем крохотные и скользкие, а после того как Ма начала их вылизывать, Саре стало плохо. Но… — Шельса тут же махнула своей маленькой ручкой, — это уже не имеет значения. Главное, что сейчас котята чистенькие, пушистые и мягкие. Только, знаешь, они совсем слепые. Но мама Сары сказала, что скоро они откроют глазки. Когда они подрастут, я смогу взять одного, если ты разрешишь. Ты же разрешишь? Пожалуйста, я, правда, очень, очень хочу одного.
Она вздохнула, откусила огромный кусок пирожного, и пара больших голубых глаз, полных надежды, устремилась на него. Эли узнал в этом умоляющем выражении свое собственное и понял, что опять попался. Дочка редко его о чем-либо, просила, и он не нашел в себе силы отказать. Но вce же баловать ее он не собирался. Ему не хотелось выглядеть в ее глазах безвольным мямлей, пляшущим у дочки на поводу. — Но ты же знаешь, что о нем надо заботиться. Кормить, чесать, менять песок в ванночке…
— О, я буду! Я буду. Обещаю! — Она прильнула к нему, быстро обняла и стремительно бросилась к телефону. — Подожди, только скажу Саре!
— Шельса…
— Но я должна сказать ей прямо сейчас, чтобы они никому не отдали моего. Он такой рыженький, полосатый, с загнутым хвостиком. Я назову его Оливер Твист!
— Позвонишь Саре позже.
— Но Эли…
— Послушай, неужели ты думаешь, что за котятами выстроится очередь? — сухо спросил он. — Повесь трубку и выслушай меня.
Шельса неохотно повиновалась.
— Мне не нравится, что ты на каждом шагу болтаешь о наших проблемах.
Удивленное выражение маленького личика в мгновение ока сменилось негодованием.
— Я не болтаю!
— Даже мисс Браун, библиотекарше? Шельса покраснела.
— А, ей. Но это не в счет, — запротестовала деточка.
— Почему ты так решила? Шельса закатила глазки.
— Потому что мисс Браун не такая, как все. Она очень добрая. Она умеет слушать и никогда не сплетничает. И она любит меня только за то, что я есть, а не ради того, чтобы сблизиться с тобой. Поверь, единственная причина, по которой я открыла рот, по крайней мере в первый раз, — это то, что я хотела попросить произнести по слогам одно слово. Не могла же я искать его в справочнике, не зная, как оно пишется, — серьезно закончила она. — Интересно, а что это за слово? — произнес Эли, слегка ошарашенный симпатией девочки к Норе.
Девочка замялась:
— Бан-крот-ство, — пробормотала она, стараясь избегать его взгляда.
— Банкротство? Черт возьми, где ты его услышала?
— Ооо. Снова ругаешься. — Шельса протянула ручку. — Плати. Плати, или больше я ничего не скажу.
Он проклинал ту минуту слабости, когда согласился на ее предложение излечения от сквернословия. За каждое бранное слово с него причиталось двадцать пять центов. Эли порылся в кармане и кинул дочери две двадцатипятицентовые монетки.
— Довольна? А теперь отвечай на проклятый вопрос.
Шельса с упреком посмотрела на отца.
— Я слышала его от тебя. Ты разговаривал по телефону с дядей Джо. Обычно я не прислушиваюсь, мне совсем не интересны ваши разговоры про машины, двигатели и спорт, но в тот раз ты был чем-то озабочен… — Она понизила голос. — Знаешь, я никогда не слышала, чтобы ты говорил таким тоном.
А он-то думал, что сделал все возможное, чтобы девочка не осознала всей серьезности их положения.
— О, Шельса, почему ты сразу не сказала?
— Я не могла! Я не хотела, чтобы ты узнал, что я…
— Подслушиваешь?
— Да. К тому же я знаю, что ты относишься ко мне, как к ребенку, и не хочешь, чтобы я переживала. Но когда мама Сары сказала, что, вероятно, нам придется переехать, я испугалась. Я не хочу уезжать. Мне здесь нравится. Я не хочу, чтобы все повторилось… как раньше. Поэтому я и решила рассказать обо всем мисс Браун, может, она сможет нам помочь. — Шельса деловито встряхнула головой. — Кстати, а ты вообще как об этом узнал?