На солнечной стороне дома в просторной комнате располагалась настоящая художественная мастерская. Хозяин стоял у мольберта и срисовывал на загрунтованный холст какую-то девушку с фотографии, по всему виду довольный своей нелепой плоской мазнёй, даже не рисованием - а заполнением пустоты пятнами самых простых цветов. При этом он пересказывал стоящему рядом Мориарти светскую беседу:
- Леди Рекстон, почему вы так упорно не желаете завести собаку? - Собака - это ребёнок, который неизбежно умрёт в десять лет. - Ну, к такому возрасту ничего лучшего от ребёнка и не ждёшь! ...
Холмс: Позвольте прервать это словесное непотребство!
Мориарти: О, Холмс! Вам уже хуже?
Холмс: Напротив, профессор, мне дважды полегчало. Во-первых, я избавился от одного... как вы это вчера назвали, мистер Грей?
Грей: Стигмата?
Холмс: Да. Правая рука вновь мне верно и безболезненно служит. Во-вторых, вы, Мориарти, больше меня не заботите. Если у вас и были здесь какие-то документы, то за время моей отключки вы непременно их уничтожили, так что нужда вас пасти для меня отпала и я хотел бы простить мистера Грея уделить мне время для беседы с глазу на глаз.
Мориарти: Ну, так я пойду прогуляюсь.
Холмс: Смотрите не попадитесь на мушку к наёмникам моего брата.
Мориарти (уходя): Я переоденусь.
Грей: Подобную щедрость на распоряжения вам следовало бы проявлять исключительно на Бейкер-стрит. Или, говоря, как кокни: вы тут не в своём огороде.
Холмс: Попытаюсь утешить вас пошлым каламбуром: я даже не в своей тарелке. ... Мне нужна ваша помощь.
Грей: Едва ли я в чём-то разбираюсь лучше Шерлока Холмса...
Холмс: Вы единственный знаете то...... Я несправедливо сейчас повёл себя с Мориарти: я жизнью ему обязан. Но я так и не понимаю, что он за человек. Потом я разрываюсь между интересом к нему и интересом... к вашему великому другу. Я видел его!...
Грей (кивая на исцелённую руку): Я понял.
Холмс: Расскажите мне всё от начал до конца: вы - и эти двое.
Грей: Они не были между собой знакомы. Вы обрекаете своего биографа на пространное лирическое отступление сомнительной надобности.
Холмс: Об этом предоставьте судить мне.
Грей (откладывая кисти и палитру, борясь с волнением): Вернувшись поздним майским вечером домой, я не смог найти дорого человека, гостящего у меня с февраля. Последним местом, куда я заглянул, был чердак. Там я нашёл его... лежащим на полу... с ножом в руке и раной в сердце... Вокруг него, вместо крови растекалась вода, похожая на болотную, цвета эля, с запахом прелой коры, так что дух стоял, как в дубильне; половицы распухли и рыхло блестели, ... а мой друг... на моих глазах терял свой прекрасный облик, превращаясь в неузнаваемую мумию. Как ни велик был мой ужас, я заметил, что он, мертвец, успел надеть один из моих фраков и украсить пальцы двумя из шестидесяти моих перстней: с бирюзой и с аметистом. На стол он водрузил сак, набитый золотом и драгоценными камнями (всю мою коллекцию вытряс из футляров и свалил в суму, как кучу каштанов), рядом приложил записку на латыни: Люблю тебя. Спасайся. Я понял, что надо делать, но помедлил бежать, поднял свечу и взглянул на портрет - !...
Холмс: Какой портрет?
Грей: ............ У меня был портрет,... который старел вместо меня.
Холмс: Где же вы его раздобыли!?
Грей: Его написал мой знакомый художник, когда мне шёл двадцать второй год. Мне навнушали, что моя красота - это что-то чудесное и достойное боготворения, а я задумался о её мимолётности, представил заранее, как уродует меня время и прямо вслух пожелал, чтоб эту участь живого существа приняло на себя произведение искусства...
Холмс: Какое нелепое заблуждение! Всякий материальный предмет страдает от времени.
Тут солнце скрылось, лишь тусклая красная полоска застрявшего между домами луча виднелась на стене. Дориан Грей отошёл от мольберта, взял сигару из ящика, лежащего на каминной полке, раскурил, затянулся и принялся пытаться зажечь от сигары свечу, что, разумеется, никак не удавалось.
- Вот и он примерно так рассуждал... Между вами есть сходство. Иначе бы я не стал разговаривать с вами, и сам он вам бы не явился. Не думаю, что тут что-то спиритуальное. Просто он, как и вы, обладал необычным складом ума: судил обо всём очень трезво - и вдохновенно; логично и непредсказуемо... И ничего общего с речениями папаши Шенди или парадоксами лорда Генри Уоттона, моего рокового краснобая...
- Словоблуда.
- сделавшего меня эстетом и...
- Тем, что к этому причитается. Интимные подробности оставьте при себе. Вернёмся к портрету. Нет, позвольте мне: он более двадцати лет старел вместо вас - и вдруг его изменения обратились вспять; по мере того, как жизненная влага покидала тело вашего друга, картина приобретала первоначальный вид, а вы навёрстывали свой возраст. Это было больно?
- Прежде всего я чувствовал страх и горе. Мне, однако, удалось выйти из ступора раньше, чем на мой единственный крик сбежались слуги. В собственном доме спрятаться нетрудно, а уходить незамеченными я научился давно. Майские ночи коротки. Я помчался со всех ног, к счастью, хорошо зная, куда именно направить стопы, и это было относительно недалеко...
- Вы отыскали профессора; он натурализовал вас в качестве Джастина Невермора, эксцентричного и артистичного американца, выкупившего дом и часть имущества Дориана Грея на аукционе, устроенном, согласно завещанию, в пользу - ?
- Вдовы Джеймса Вейна, живущей с двумя детьми в Чикаго, и мисс Хетер Мертон, разыскавшей своего ветреного возлюбленного ровно через два часа после его превращения из юноши в начинающего старца: счастливый случай в лице доброй проститутки привёл новую Герду в дом того же Мориарти, мессии лондонских головорезов и вообще покровителя всех гонимых. Завещание я составил примерно за неделю до этого кошмара по указанию Эжена и без лишних раздумий.