Милосердіе и правосудіе въ одной душѣ — то же, что человѣкъ, который въ одномъ домѣ поклоняется Богу и идоламъ. Милосердіе противоположно правосудію. Правосудіе есть уравниваніе точной мѣры: потому что каждому даетъ, чего онъ достоинъ, и при {420} воздаяніи не допускаетъ склоненія на одну сторону или лицепріятія. А милосердіе есть печаль, возбуждаемая благодатію, и ко всѣмъ сострадательно преклоняется: кто достоинъ зла, тому не воздаетъ (зломъ), и, кто достоинъ добра, того преисполняетъ (съ избыткомъ). И если въ одномъ есть часть справедливости, то въ другомъ есть часть злобы[698]. Какъ сѣно и огонь не терпятъ быть въ одномъ домѣ, такъ правосудіе и милосердіе — въ одной душѣ. Какъ песчинка не выдерживаетъ равновѣсія съ большимъ вѣсомъ золота, такъ требованія правосудія Божія не выдерживаютъ равновѣсія въ сравненіи съ милосердіемъ Божіимъ.
Что горсть песку, брошенная въ великое море, то же грѣхопаденіе всякой плоти въ сравненіи съ Промысломъ и Божіею милостію. И какъ обильный водою источникъ не заграждается горстью пыли, такъ милосердіе Создателя не препобѣждается пороками тварей. Быть злопамятнымъ и молиться, значитъ то же, что сѣять въ морѣ и ждать жатвы. Какъ свѣтлости огня невозможно поставить преграду, чтобы не восходила она вверхъ, такъ и молитвамъ милосердыхъ ничто не препятствуетъ восходить на небо. Каково теченіе воды на покатомъ мѣстѣ, такова сила раздражительности, когда найдетъ себѣ доступъ въ нашъ умъ. Кто въ сердцѣ своемъ стяжалъ смиреніе, тотъ мертвъ сталъ для міра, и омертвѣвшій для міра омертвѣлъ {421} для страстей. Кто же омертвѣлъ сердцемъ для своихъ близкихъ, для того мертвъ сталъ діаволъ. Кто обрѣлъ зависть, тотъ обрѣлъ съ нею діавола.
Бываетъ смиреніе отъ страха Божія, и бываетъ смиреніе изъ любви къ Богу: иной смиряется по страху Божію, другой — по радости. И смиреннаго по страху Божію сопровождаютъ во всякое время скромность во всѣхъ членахъ, благочиніе чувствъ и сокрушенное сердце, а смиреннаго по радости сопровождаютъ великая простота, сердце возрастающее и неудержимое.
Любовь не знаетъ стыда, потому не умѣетъ придавать членамъ видъ благочинія. Любви естественно не стыдиться и забывать мѣру свою. Блаженъ, кто обрѣлъ тебя, пристань всякой радости! Собраніе смиренныхъ возлюблено Богомъ, какъ соборъ Серафимовъ. Драгоцѣнно предъ Богомъ тѣло цѣломудренное, паче чистой жертвы. Ибо двѣ сіи добродѣтели, т. е. смиреніе и цѣломудріе, уготовляютъ въ душѣ залогъ отъ Троицы.
Передъ друзьями своими ходи благоговѣйно; когда будешь такъ поступать, принесешь пользу и себѣ и имъ, потому что душа часто подъ предлогомъ любви свергаетъ съ себя узду осторожности. Остерегайся бесѣдъ, потому что не во всякое время онѣ полезны. Въ собраніяхъ предпочитай молчаніе, потому что удерживаетъ оно отъ многаго вреда. Наблюдай за чревомъ, но не какъ за зрѣніемъ[699], потому что внутренняя брань, безъ сомнѣнія, легче внѣшней. Не вѣрь, братъ, что внутренніе помыслы могутъ быть оставлены безъ приведенія тѣла въ доброе и чинное состояніе. Бойся привычекъ больше, нежели враговъ. Питающій въ себѣ привычку[700] — то же, что человѣкъ, который даетъ пищу огню, потому что мѣра силы того и другого[701] зависитъ отъ количества вещества. Если привычка потребуетъ чего однажды, и требованіе ея не {422} будетъ исполнено, то въ другой разъ найдешь ее слабою; а если однажды исполнишь ея волю, то во второй разъ найдешь, что нападаетъ она на тебя съ гораздо большею силою.
Храни это въ памяти касательно всего, потому что помощь предосторожности для тебя важнѣе помощи самыхъ дѣлъ. Кто любитъ смѣхъ и любитъ осмѣивать людей, тотъ да не будетъ тебѣ другомъ, потому что ведетъ тебя къ привычкѣ предаваться разслабленію. Не весели лица своего съ тѣмъ, кто распущенъ въ жизни своей; но берегись, чтобы не возненавидѣть его; если же пожелаетъ возстать, подай ему руку и до смерти прилагай попеченіе о томъ, чтобы пріобрѣсти его. Если же ты еще немощенъ, то отвращайся и отъ врачеванія сего, ибо сказано: дай ему конецъ жезла твоего, и проч.[702] Съ тѣмъ, кто высокоуменъ и страждетъ завистію, говори осторожно. Ибо, какъ скоро скажешь что, даетъ онъ словамъ твоимъ въ сердцѣ своемъ, какое ему угодно толкованіе, и въ томъ, что есть въ тебѣ добраго, находитъ средство сдѣлать преткновеніе и другимъ; и слова твои въ умѣ его извращаются сообразно съ его недугомъ. Когда начинаетъ кто при тебѣ пересуждать брата своего, сдѣлай печальнымъ лице свое. Какъ скоро сдѣлаешь это, и передъ Богомъ и передъ нимъ окажешься охраняющимся.
Если даешь что нуждающемуся, то пусть веселость лица твоего предваряетъ даяніе твое, и добрымъ {423} словомъ утѣшь скорбь его. Когда сдѣлаешь это, тогда твоя веселость въ его сознаніи побѣждаетъ твое даяніе, т. е. (она) выше удовлетворенія потребности тѣла. Въ тотъ день, когда отверзешь уста свои и станешь говорить что на кого‑либо, считай себя мертвымъ для Бога и суетнымъ во всѣхъ дѣлахъ своихъ, хотя бы помыслъ побуждалъ тебя сказать, по-видимому, нѣчто по справедливости и къ назиданію. Ибо какая нужда человѣку раззорять собственное свое зданіе — и поправлять зданіе друга своего?
698
На первый взглядъ можетъ показаться странной мысль, что въ правосудіи есть часть злобы; но это мысль вѣрная; надо только понять ее правильно. Возьмемъ такой случай. Человѣкъ занимался убійствомъ, разбоемъ, кражей въ теченіе многихъ лѣтъ и потомъ впалъ въ какое‑нибудь несчастіе. Тотъ, кто не пожалѣетъ этого преступника, а подвергнетъ его надлежащей карѣ, будетъ справедливымъ, но не будетъ милосерднымъ. Такимъ образомъ, желающій быть справедливымъ не можетъ быть милосерднымъ. Поэтому преп. Исаакъ и говоритъ, что милосердіе противоположно правосудю. А если правосудіе противоположно милосердію, то, значитъ, въ немъ есть немилосердіе, т. е. злоба. Это не значитъ, конечно, что правосудіе есть порокъ; нѣтъ, оно есть добродѣтель и одно изъ свойствъ Божіихъ; но это значитъ только, что оно ниже милосердія, потому что, какъ говоритъ Ап. Іаковъ (2, 13), „милость превозносится надъ судомъ“. (Изъ примѣчанія Никифора Ѳеотокиса).
702
„Если же ты еще немощенъ“, т. е. немощенъ душею, и если, подавая руку помощи тому, кто распущенъ въ жизни своей, можешь впасть въ тѣ же страсти, какимъ подверженъ онъ, то ты долженъ отвращаться даже и отъ оказанія такой помощи, чтобы, желая уврачевать другого, самому тебѣ не впасть въ болѣзнь еще худшую. — А что значатъ слова „дай ему конецъ жезла твоего“ и кому принадлежатъ они, неизвѣстно. (Изъ примѣчанія Никифора Ѳеотокиса). — Намъ думается, что послѣднія слова представляютъ собою начало пословицы или изреченія, смыслъ котораго, вѣроятно такой: „дай ему конецъ жезла твоего, и онъ увлечетъ тебя къ себѣ вмѣстѣ съ нимъ“, т. е. смыслъ тотъ же, что въ нашей пословицѣ: „коготокъ увязъ, — всей птичкѣ пропасть“; иначе говоря: „только начни дѣлать что‑нибудь дурное, а тамъ уже не остановишься“.