Кто душею и тѣломъ преданъ всегда суесловію и пареніямъ ума, тотъ блудникъ; кто соглашается и соучаствуетъ съ нимъ въ этомъ, тотъ прелюбодѣй; и кто сообщается съ нимъ, тотъ идолослужитель. Дружба съ юными есть блудъ, которымъ гнушается Богъ. Къ умягченію такого человѣка нѣтъ пластыря. А кто всѣхъ равно любитъ по состраданію и безъ различія, тотъ достигъ совершенства. Юный, слѣдуя за юнымъ, заставляетъ разсудительныхъ плакать и рыдать о нихъ; старецъ же, слѣдуя за юнымъ, пріобрѣтаетъ страсть, которая смраднѣе страсти юныхъ. Хотя бы и о добродѣтеляхъ разсуждалъ онъ съ юными, но сердце его уязвлено. Юный, если онъ смиренномудръ и безмолвникъ, если чистъ сердцемъ отъ зависти и раздражительности, удаляется отъ всякаго человѣка и внимателенъ къ себѣ, то скоро уразумѣваетъ страсти нерадиваго старца. А если старецъ не одинаково расположенъ къ старцу и къ юному, то всѣми силами старайся съ таковымъ не имѣть общенія, но паче удаляйся отъ него.
Горе нерадивымъ, которые притворствуютъ, и подъ наружностію чистоты питаютъ собственныя свои страсти. Кто достигъ сѣдинъ въ чистотѣ помысловъ, въ добромъ житіи и въ воздержаніи языка, тотъ здѣсь еще наслаждается сладостію плода вѣдѣнія[80], а при отшествіи своемъ отъ тѣла пріемлетъ Божію славу.
{42} Ничто не охлаждаетъ такъ огня, вдыхаемаго въ сердце инока Святымъ Духомъ къ освященію души, какъ обращеніе съ людьми, многоглаголаніе и всякая бесѣда, кромѣ бесѣды съ чадами таинъ Божіихъ, способствующей къ приращенію вѣдѣнія Божія и къ сближенію съ Богомъ. Ибо таковая бесѣда сильнѣе всѣхъ добродѣтелей пробуждаетъ душу къ оной[81] жизни, искореняетъ страсти и усыпляетъ скверные помыслы. Не пріобрѣтай себѣ друзей и сотаинниковъ, кромѣ таковыхъ[82], чтобы не положить преткновенія душѣ своей и не уклониться тебѣ отъ пути Господня. Да возвеличится въ сердцѣ твоемъ любовь, соединяющая и сопрягающая тебя съ Богомъ, чтобы не плѣнила тебя любовь мірская, которой причина и конецъ — тлѣніе. Пребываніе и обращеніе съ подвижниками — тѣхъ и другихъ обогащаетъ тайнами Божіими. А любовь къ нерадивымъ и лѣнивымъ дѣлаетъ, что, предавшись совмѣстно паренію ума, они наполняютъ чрево до пресыщенія и безъ мѣры. Таковому непріятными кажутся яства безъ друга его, и говоритъ онъ: „горе вкушающему хлѣбъ свой въ одиночествѣ, потому что не сладокъ ему будетъ“. И они приглашаютъ другъ друга на пиры, и платятъ симъ одинъ другому, какъ наемники. Прочь отъ насъ эта мерзкая любовь, это неприличное и нечестивое препровожденіе времени! Бѣгай, братъ, пріобыкшихъ къ подобнымъ дѣламъ, и никакъ не соглашайся ѣсть вмѣстѣ съ ними, хотя бы приключилась тебѣ и нужда; потому что трапеза ихъ мерзка, при ней прислуживаютъ бѣсы; друзья жениха‑Христа не вкушаютъ ея.
Кто часто устраиваетъ пиры, тотъ работникъ блуднаго демона[83], и оскверняетъ{B} душу смиренномудраго. Простой хлѣбъ съ трапезы непорочнаго очищаетъ душу ядущаго отъ всякой страсти. Воня отъ трапезы чревоугодника — обиліе яствъ и печеній. Безумный и несмысленный привлекается къ ней, какъ песъ къ {43} мясной лавкѣ. Трапеза пребывающаго всегда въ молитвѣ сладостнѣе всякаго благоуханія отъ мускуса, и благовонія отъ мѵра; боголюбивый вожделѣваетъ оной, какъ безцѣннаго сокровища.
Съ трапезы постящихся, пребывающихъ во бдѣніи и трудящихся о Господѣ, заимствуй себѣ врачевство жизни, и возбуди отъ омертвѣнія душу свою. Ибо среди нихъ, освящая ихъ, возлежитъ Возлюбленный, и горечь злостраданія[84] ихъ претворяетъ въ неисповѣдимую сладость Свою; духовные же и небесные служители Его осѣняютъ ихъ и святыя ихъ яства. И я знаю одного изъ братій, который ясно видѣлъ это собственными своими глазами.
Блаженъ, кто заградилъ себѣ уста отъ всякаго сластолюбія, отлучающаго его отъ Создателя. Блаженъ, кому пищею Хлѣбъ, сшедшій съ неба и даровавшій жизнь міру. Блаженъ, кто на полѣ своемъ узрѣлъ Орошеніе жизни, по милосердію исходящее изъ нѣдръ Отчихъ, и къ Нему возвелъ око. Ибо, когда испіетъ Онаго, возвеселится и процвѣтетъ сердце его, и будетъ въ веселіи и радости. Кто въ пищѣ своей узрѣлъ Господа своего, тотъ укрывается отъ всѣхъ, и одинъ причащается Его, не вступая въ общеніе съ недостойными, чтобы не стать ихъ сопричастникомъ, и не остаться безъ озаренія лучемъ Господнимъ. А у кого въ пищу примѣшанъ смертоносный ядъ[85], тотъ не можетъ вкушать ея съ пріятностію безъ друзей своихъ. Тотъ — волкъ, пожирающій мертвечину, кто вступаетъ въ дружбу ради собственнаго своего чрева. Какая ненасытность у тебя, несмысленный, — хочешь наполнить чрево свое за трапезою нерадивыхъ, гдѣ душа твоя исполняется всякой страсти! Этихъ предостереженій достаточно для тѣхъ, которые могутъ обуздывать чрево.