Вопросъ. Какимъ образомъ человѣкъ отсѣкаетъ прежнюю свою привычку и пріучается въ жизни къ недостаткамъ и къ подвижничеству?
Отвѣтъ. Тѣло не соглашается жить безъ удовлетворенія нуждъ его, пока окружено тѣмъ, что́ служитъ къ наслажденію и разслабленію, и умъ не можетъ удержать его отъ этого, пока оное тѣло не будетъ устранено отъ всего производящаго разслабленіе. Ибо, когда открыто предъ нимъ зрѣлище наслажденія и суетъ, и каждый почти часъ видитъ служащее къ разслабленію, тогда пробуждается въ немъ пламенное пожеланіе сего, и, какъ бы разжигая его, раздражаетъ. Посему‑то Искупитель Господь обязавшемуся итти во слѣдъ Его всепремудро[116] и весьма хорошо заповѣдалъ: обнажиться и выйти изъ міра (Мѳ. 19, 21), потому что человѣкъ долженъ сперва отринуть все, служащее къ разслабленію, и потомъ приступать къ дѣлу. И самъ Господь, когда началъ брань съ діаволомъ, велъ оную въ самой сухой пустынѣ. И Павелъ пріемлющимъ на себя крестъ Христовъ совѣтуетъ {86} выйти изъ града. Да исходимъ къ Нему, говоритъ, внѣ града, и пріимемъ поношеніе Его (Евр. 13, 12, 13), потому что пострадалъ Онъ внѣ града. Ибо, если отлучитъ себя человѣкъ отъ міра и отъ всего, что въ мірѣ, скоро забываетъ прежнюю свою привычку и прежній образъ жизни, и долгое время не трудится надъ этимъ. А отъ приближенія его къ міру и къ вещамъ мірскимъ скоро разслабѣваетъ сила ума его. Посему должно знать, что́ особенно споспѣшествуетъ и ведетъ къ преуспѣянію въ сей страдальческой и спасительной брани. Итакъ, пригодно и споспѣшествуетъ въ сей брани, чтобы монашеская келлія была въ скудномъ и недостаточномъ состояніи, чтобы келлія у монаха была пуста и не содержала въ себѣ ничего, возбуждающаго въ немъ вожделѣніе покоя. Ибо, когда удалены отъ человѣка причины разслабляющія, нѣтъ ему опасности въ двоякой брани — внутренней и внѣшней. И такимъ образомъ человѣкъ, который вдали отъ себя имѣетъ служащее къ удовольствію, безъ труда одерживаетъ побѣду, въ сравненіи съ тѣмъ, у котораго вблизи возбуждающее его къ вожделѣнію. Ибо здѣсь сугубый подвигъ.
Когда человѣкъ желаетъ имѣть только нужное для поддержанія тѣла его, тогда и потребности его дѣлаются удобо‑пренебрегаемыми, и даже въ необходимое время умѣреннаго удовлетворенія потребностямъ своимъ взираетъ онъ на сіе не съ вожделѣніемъ, и малымъ чѣмъ‑нибудь[117] подчиняетъ себѣ тѣло и смотритъ на это, какъ на нѣчто удобопренебрегаемое и приближается къ пищѣ не изъ‑за сладости ея, но чтобы помочь естеству и подкрѣпить оное. Такія средства скоро доводятъ человѣка до того, что приступаетъ онъ къ подвижничеству съ нескорбнымъ и безпечальнымъ помысломъ. Итакъ, рачительному иноку прилично скорою ногою, не обращаясь вспять, бѣжать отъ всего воюющаго съ инокомъ, не входить въ общеніе съ тѣмъ, что ведетъ съ нимъ брань, но {87} воздерживаться даже отъ единаго воззрѣнія на то и, сколько возможно, удаляться отъ ихъ приближенія. И говорю это не только о чревѣ, но и о всемъ, что вводитъ въ искушеніе и брань, чѣмъ искушается и испытывается свобода инока. Ибо человѣкъ, когда приходитъ къ Богу, дѣлаетъ съ Богомъ завѣтъ воздерживаться отъ всего этого, именно же: не засматриваться на лице женское, не смотрѣть на красивыя лица, не питать ни къ чему вожделѣнія, не роскошествовать, не смотрѣть на нарядныя одежды, не смотрѣть на всякій порядокъ, заведенный у мірянъ, не слушать словъ ихъ и не любопытствовать о нихъ, потому что страсти пріобрѣтаютъ большую силу отъ сближенія со всѣмъ подобнымъ сему, какъ разслабляющимъ подвижника и измѣняющимъ мысли его и намѣренія. И если воззрѣніе на что‑либо хорошее возбуждаетъ произволеніе истиннаго ревнителя, и склоняетъ къ совершенію добра, то явно, что и противоположное сему имѣетъ силу плѣнять умъ. И если съ безмолвствующимъ умомъ не случается чего‑либо большаго, а только ввергаетъ онъ себя въ бранный подвигъ, то и это великая уже утрата — самому себя изъ мирнаго состоянія произвольно ввергнуть въ смущеніе.