Такъ они шествовали, и не были осуждаемы людьми мудрыми и вѣдущими, какъ пренебрегающіе братіями, презрители, или нерадивые, или лишенные разсудка, что́ въ оправданіе ихъ и сказано однимъ почитающимъ безмолвіе и отшельничество паче сообщества съ людьми. „Человѣкъ“, говоритъ онъ, „который опытно постигаетъ сладость безмолвія въ келліи своей, не какъ пренебрегающій ближнимъ убѣгаетъ съ нимъ встрѣчи, но ради того плода, какой собираетъ отъ безмолвія“. „Для чего“, спрашиваетъ онъ, „Авва Арсеній предавался бѣгству, и не останавливался, встрѣчая кого‑либо?“ Авва же Ѳеодоръ, если встрѣчалъ кого, то встрѣча его была какъ мечъ. Никому не говорилъ онъ привѣтствія, когда находился внѣ своей келліи. А святый Арсеній не привѣтствовалъ даже и приходящаго къ нему съ привѣтствіемъ. Ибо въ одно время нѣкто изъ Отцевъ пришелъ видѣть Авву Арсенія, и старецъ отворилъ дверь, думая, что это служитель его; но когда увидѣлъ, кто былъ пришедшій, повергся на лицо свое, {113} и долго умоляемый встать, при увѣреніи пришедшаго, что пріиметъ благословеніе и уйдетъ, святый отказался, говоря: „не встану, пока не уйдешь“. И не всталъ, пока тотъ не ушелъ. И дѣлалъ блаженный это для того, чтобы, если однажды подастъ имъ руку, снова не возвратились къ нему.
Посмотри же на продолженіе слова, и тогда не скажешь, что, можетъ быть, Арсеній пренебрегъ симъ Отцемъ, или кѣмъ другимъ, по малозначительности его, а иному ради чести его оказалъ лицепріятіе, и бесѣдовалъ съ нимъ. Напротивъ того, Арсеній равно бѣгалъ отъ всѣхъ, и отъ малыхъ и отъ великихъ. Одно было у него предъ очами — ради безмолвія пренебрегать сообщеніемъ съ людьми, будетъ ли то человѣкъ великій, или малый, и ради чести безмолвія и молчанія отъ всѣхъ понеcти на себѣ укоризну. И мы знаемъ, что приходилъ къ нему архіепископъ, блаженный Ѳеофилъ, а съ нимъ былъ и судія той страны, имѣвшій желаніе видѣть святого и оказать ему честь. Но Арсеній, когда сидѣлъ предъ ними, даже малымъ словомъ не почтилъ ихъ высокаго сана, хотя и очень желали они слышать слово его. И когда архіепископъ сталъ просить его о томъ, добрый старецъ помолчалъ немного, и потомъ говоритъ: „сохраните ли слово мое, если скажу вамъ“? Они изъявили согласіе, сказавъ: „да“. Старецъ же сказалъ имъ: „если услышите, что тутъ Арсеній, не приближайтесь туда“. Видишь ли чудный нравъ старца? Видишь ли пренебреженіе его къ человѣческой бесѣдѣ? Вотъ человѣкъ, познавшій плодъ безмолвія. Блаженный не разсуждалъ, что пришелъ учитель вселенскій и глава Церкви, но представлялъ въ мысли слѣдующее: „единожды навсегда умеръ я для міра, какая же польза отъ мертвеца живымъ?“ И Авва Макарій укорилъ его исполненною любви укоризною, сказавъ: „что ты бѣгаешь отъ насъ?“ Старецъ же представилъ ему чудное и достойное похвалы оправданіе, отвѣтивъ: „Богу извѣстно, что люблю васъ; но не могу быть вмѣстѣ и съ Богомъ и съ людьми“. И сему чудному вѣдѣнію наученъ {114} онъ не инымъ кѣмъ, но Божіимъ гласомъ. Ибо сказано было ему: „бѣгай, Арсеній, людей, и спасешься“.
Ни одинъ праздный и любящій бесѣды человѣкъ да не будетъ столь безстыденъ, чтобы опровергать это, извращая слова Арсеніевы, и да не говоритъ вопреки сему, что это — изобрѣтеніе человѣческое, и изобрѣтено въ пользу безмолвія. Напротивъ того, это — ученіе небесное. И да не подумаемъ мы, будто бы сказано сіе было Арсенію въ томъ смыслѣ, чтобы бѣжать и удаляться ему отъ міра, а не въ томъ, чтобы бѣгать ему также и отъ братій! Послѣ того какъ оставилъ онъ міръ, пошелъ и поселился въ лаврѣ, снова молился онъ Богу, вопрошая: какъ можно жить ему добродѣтельно? — и говорилъ: „укажи мнѣ путь, Господи, какъ спастись“, и думалъ, что услышитъ что‑либо иное; но и во второй разъ услышалъ опять тотъ же Владычній гласъ: „бѣгай, Арсеній, молчи, и безмолвствуй. И хотя много пользы (сказано ему) въ свиданіи и въ бесѣдѣ съ братіями, однакоже не столько полезно для тебя бесѣдовать съ ними, сколько бѣгать отъ нихъ“. И когда пріялъ сіе блаженный Арсеній въ Божественномъ откровеніи, и такъ какъ, когда былъ еще въ мірѣ, повелѣно ему бѣгать, и потомъ, когда былъ съ братіею, изречено то же самое, тогда увѣрился онъ и позналъ, что къ пріобрѣтенію доброй жизни недостаточно ему бѣгать только мірскихъ, должно же убѣгать отъ всѣхъ равно. Ибо можетъ ли кто противиться и прекословить Божественному гласу? Да и божественному Антонію сказано было въ откровеніи: „если желаешь безмолвствовать, иди не только въ Ѳиваиду, но даже во внутреннѣйшую пустыню“. Посему, если Богъ повелѣваетъ намъ бѣгать отъ всѣхъ и столько любитъ безмолвіе, когда пребываютъ въ немъ любящіе Его, кто станетъ выставлять на видъ какіе‑либо предлоги къ тому, чтобы пребывать въ собесѣдованіи и сближеніи съ людьми? Если Арсенію и Антонію полезны были бѣгство и осторожность, то кольми паче полезны они немощнымъ? И если тѣхъ, и въ словѣ, и въ лицезрѣніи, и въ помощи которыхъ имѣлъ нужду цѣлый міръ, Богъ почтилъ {115} больше за ихъ безмолвіе, нежели за вспомоществованіе всему братству, лучше же сказать — всему человѣчеству, то кольми паче безмолвіе нужно тому, кто не въ состояніи хорошо охранять себя?