Знаемъ и о другомъ нѣкоемъ святомъ, что братъ его сдѣлался боленъ, и заключенъ былъ въ другой келліи. А поелику святый во все время болѣзни его превозмогалъ свою сострадательность и не приходилъ повидаться съ нимъ, то больной, приближаясь къ исшествію своему изъ жизни, послалъ сказать ему: „если ты не приходилъ ко мнѣ донынѣ, то прійди теперь, чтобы видѣть мнѣ тебя прежде отшествія моего изъ міра, или прійди хотя ночью, и я поцѣлую тебя, и почію“. Но блаженный не согласился даже и въ этотъ часъ, когда природа обыкновенно требуетъ нашего состраданія другъ къ другу, и преступаетъ опредѣленіе воли, но сказалъ: „если выйду, то не очищусь сердцемъ моимъ предъ Богомъ, потому что нерадѣлъ посѣщать духовныхъ братій, естество же предпочелъ Христу?“ И братъ умеръ, а онъ не видалъ его.
Поэтому никто по лѣности помысловъ да не выставляетъ на видъ, что сіе невозможно, да не ниспровергаетъ и да не обращаетъ въ ничто своего безмолвія, отвергнувъ Божій о немъ Промыслъ. Если святые побѣдили самое естество, какъ оно ни крѣпко, и если Христосъ любитъ, когда чествуютъ безмолвіе, между тѣмъ какъ оставляются въ пренебреженіи чада Его, то какая можетъ быть у тебя иная необходимость, которой ты не могъ бы пренебречь, когда подпадаешь ей? Оная заповѣдь, въ которой сказано: возлюбиши Господа Бога твоего всѣмъ сердцемъ твоимъ, и всею душею твоею, и всѣмъ умомъ твоимъ (Матѳ. 22, 37), болѣе цѣлаго міра, и естества, и всего, что въ естествѣ, вполнѣ исполняется, когда пребываешь въ безмолвіи своемъ. И заповѣдь о любви къ ближнему заключена въ немъ же. Хочешь ли, по Евангельской заповѣди, пріобрѣсти въ душѣ своей любовь къ ближнему? Удались отъ него, и тогда возгорится въ тебѣ пламень любви къ нему, и радоваться будешь при лицезрѣніи {116} его, какъ при видѣніи свѣтлаго ангела. Хочешь ли также, чтобы жаждали твоего лицезрѣнія любящіе тебя? Въ опредѣленные только дни имѣй свиданіе съ ними. Опытъ — дѣйствительно учитель для всѣхъ. Будь здоровъ. Богу же нашему благодареніе и слава во вѣки вѣковъ! Аминь.
СЛОВО 24.
Посланіе къ нѣкоему брату естественному и духовному, который, живя въ мірѣ и желая видѣться съ Исаакомъ, убѣждалъ и умолялъ въ письмахъ своихъ прійти къ нему.
Не такъ мы сильны, какъ думаешь ты, блаженный; и, можетъ быть, не знаешь ты немощи моей и того, что нетрудна для тебя погибель моя[135], а потому, какъ бы распаляемый естествомъ по обычаю его, непрестанно просишь меня о томъ, о чемъ и намъ заботиться, чего и тебѣ желать, не должно. Не проси у меня, братъ, сего, лишь упокоевающаго плоть и ея мудрованіе, но попекись о спасеніи души моей. Немного еще времени, и прейдемъ мы изъ вѣка сего. Сколько лицъ встрѣчу, когда прійду къ тебѣ! Сколько увижу людскихъ нравовъ и мѣстъ, пока не возвращусь въ свое мѣсто! Сколько причинъ къ помысламъ пріиметъ душа моя при встрѣчѣ съ людьми! Сколько смущенія потерпитъ отъ пробудившихся въ ней страстей, отъ которыхъ успокоилась нѣсколько! Это и тебѣ не неизвѣстно. Что монаху вредно видѣть мірское, самъ ты это знаешь. И смотри, какое измѣненіе происходитъ въ умѣ долгое время безмолвствовавшаго съ самимъ собою, когда онъ вдругъ снова впадаетъ въ это, и видитъ, и слышитъ, что́ для него непривычно. Если тому, кто въ подвигѣ и ведетъ еще брань съ сопротивникомъ своимъ, вредитъ и встрѣча съ {117} монахами, когда они не близки къ его устроенію, то разсуди, въ какой кладязь падемъ[136] мы, особливо долгимъ опытомъ пріобрѣтшіе познаніе? О, если бы избавиться намъ отъ жала врага нашего! Поэтому не требуй отъ меня, чтобы я безъ нужды сдѣлалъ это. Да не обольщаютъ насъ утверждающіе, будто бы никакого вреда нѣтъ для насъ отъ того, что слышимъ и видимъ нѣчто, ибо мы будто бы одинаковы по мыслямъ своимъ и въ пустынѣ и въ мірѣ, и въ келліи и внѣ ея, и не измѣняемся въ кротости нашей, и не принимаемъ худой перемѣны, и при встрѣчѣ съ лицами и вещами не чувствуемъ тревоги страстей. Утверждающіе это, если и раны пріемлютъ, не знаютъ этого; но мы не достигли еще сего душевнаго здравія; ибо имѣемъ на себѣ смердящія язвы, и онѣ вскипятъ червями, если и одинъ день не будетъ о нихъ попеченія, и останутся онѣ неперевязанными, не будутъ обложены пластыремъ и стянуты перевязками.