И еще былъ спрошенъ: „какъ можетъ человѣкъ пріобрѣсти смиреніе“? — и сказалъ: „непрестаннымъ памятованіемъ прегрѣшеній, надеждою, приближающеюся къ смерти, бѣднымъ одѣяніемъ, тѣмъ, чтобы во всякое время предпочитать послѣднее мѣсто и во всякомъ случаѣ принимать охотно на себя дѣла самыя послѣднія и уничиженныя, не быть непослушнымъ, сохранять непрестанное молчаніе, не любить ходить въ собранія, желать оставаться неизвѣстнымъ и не идущимъ въ счетъ[300], не имѣть никакого дѣла въ полномъ своемъ распоряженіи[301], ненавидѣть бесѣды со многими лицами, не любить прибытковъ и, сверхъ сего, возвышать свою мысль отъ всякаго порицанія и обвиненія какого‑либо человѣка и отъ соревнованія, не быть такимъ человѣкомъ, котораго руки {207} были бы на всѣхъ, и на котораго были бы руки всѣхъ[302], но одному въ уединеніи заниматься своимъ дѣломъ, и не брать на себя попеченія о чемъ‑либо въ мірѣ, кромѣ себя самого. Короче сказать: странническая жизнь[303], нищета и пребываніе въ уединеніи — вотъ отъ чего раждается смиреніе и очищается сердце“.
Достигшихъ же совершенства признакъ таковъ: если десятикратно въ день преданы будутъ на сожженіе за любовь къ людямъ, не удовлетворяются симъ, какъ Моисей сказалъ Богу: аще убо оставиши имъ грѣхъ ихъ, остави: аще же ни, изглади мя изъ книги Твоея, въ нюже вписалъ еси (Исх. 32, 32); и какъ говоритъ блаженный Павелъ: молилъ быхъ ся отлученъ быти отъ Христа по братіи моей, и такъ далѣе (Рим. 9, 3); и еще: нынѣ радуюся въ скорбѣхъ о васъ, язычникахъ (Колос. 1, 24). И прочіе Апостолы за любовь къ жизни человѣковъ пріяли смерть во всякихъ ея видахъ.
Конецъ же всего этого вкупѣ — Богъ и Господь. По любви къ твари Сына Своего предалъ Онъ на крестную смерть. Тако бо возлюби Богъ міръ, яко и Сына Своего Единороднаго далъ есть за него на смерть (Іоан. 3, 16), не потому, что не могъ искупить насъ инымъ образомъ, но Онъ научилъ насъ тѣмъ преизобилующей любви Своей; и смертію Единороднаго Своего Сына приблизилъ насъ къ Себѣ. А если бы у Него было что болѣе драгоцѣнное, и то далъ бы намъ, чтобы симъ пріобрѣсти Себѣ родъ нашъ. И, по великой любви Своей, не благоволилъ стѣснить свободу нашу, хотя и силенъ Онъ сдѣлать это, но благоволилъ, чтобы любовію собственнаго нашего сердца приблизились мы къ Нему. И Самъ Христосъ, по любви Своей къ намъ, послушенъ былъ Отцу Своему въ томъ, чтобы съ радостію принять на Себя поруганіе и печаль, какъ говоритъ Писаніе: вмѣсто предлежащія Ему радости, претерпѣ крестъ, о срамотѣ нерадивъ {208} (Евр. 12, 2). Посему‑то Господь въ ту ночь, въ которую былъ преданъ, сказалъ: сіе есть тѣло Мое, еже за міръ даемо въ жизнь (Лук. 22, 19); и: сія есть кровь Моя, яже за многія изливаема во оставленіе грѣховъ (Матѳ. 26, 28); и еще говоритъ: за нихъ Азъ свящу Себе (Іоан. 17, 19). Такъ достигаютъ сего совершенства и всѣ святые, когда содѣлываются совершенными и уподобляются Богу изліяніемъ любви своей и человѣколюбія ко всѣмъ. И домогаются святые сего признака — уподобиться Богу совершенствомъ въ любви къ ближнему. Такъ поступали и отцы наши, иноки, когда для онаго совершенства всегда пріимали въ себя уподобленіе, исполненное жизни Господа нашего Іисуса Христа.
Говорятъ, что блаженный Антоній никогда не рѣшался сдѣлать что‑либо, полезное болѣе для него самого, нежели для ближняго, въ томъ упованіи, что выгода его ближняго — наилучшее для него дѣланіе. Разсказываютъ также объ аввѣ Агаѳонѣ, будто бы сказалъ онъ: „желалъ бы я найти прокаженнаго, и взять у него тѣло его, а ему дать свое“. Видишь ли совершенную любовь? И также относительно того, что у него было внѣ его, онъ не могъ утерпѣть, чтобы не упокоить тѣмъ ближняго своего. И еще: былъ у него ножичекъ; братъ, пришедши къ нему, пожелалъ его имѣть, и авва не далъ ему выйти изъ келліи своей безъ этого ножичка. Таково и прочее, написанное о подобныхъ мужахъ. Но къ чему я говорю это? Многіе изъ нихъ ради ближняго предавали тѣла свои звѣрямъ, мечу и огню. Никто не можетъ взойти на степень этой любви, если не ощутитъ онъ втайнѣ надежды[304] своей. И не могутъ пріобрѣсти любви къ человѣкамъ тѣ, которые любятъ міръ сей. Когда пріобрѣтаетъ кто любовь, облекается въ Самого Бога. А тому, кто стяжалъ Бога, необходимо не только не соглашаться на пріобрѣтеніе съ Нимъ чего‑либо иного, но и совлечься тѣла своего. Если же любовію къ міру облечется кто въ этотъ міръ и въ эту жизнь, {209} то не облечется онъ въ Бога, пока не оставитъ сего. Ибо Самъ Богъ засвидѣтетьствовалъ сіе говоря: аще кто не оставитъ всего, и не возненавидитъ душу свою, не можетъ Мой быти ученикъ (Лук. 14, 26). Должно не только оставить, но и возненавидѣть это. А если кто не можетъ быть ученикомъ Господнимъ, то какъ Господь будетъ обитать въ немъ?