Говорятъ: „что́ отъ Бога, то приходитъ само собою, а ты и не почувствуешь“. Это правда, но только {14} если мѣсто чисто, а не осквернено. Если же нечиста зѣница душевнаго ока твоего, то не дерзай устремлять взоръ на солнечный шаръ, чтобы не утратить тебѣ и сего малаго луча, т. е. простой вѣры, и смиренія, и сердечнаго исповѣданія, и малыхъ посильныхъ тебѣ дѣлъ, и не быть извергнутымъ въ единую область духовныхъ существъ, которая есть тьма кромѣшная, то, что внѣ Бога и есть подобіе ада, какъ извергнутъ былъ тотъ, кто не устыдился прійти на бракъ въ нечистыхъ одеждахъ.
Трудами и храненіемъ себя источается чистота помысловъ, а чистотою помысловъ — свѣтъ мышленія. Отсюда же по благодати умъ руководится къ тому, надъ чѣмъ чувства не имѣютъ власти, чему и не учатъ, и не научаются они.
Представь себѣ, что добродѣтель есть тѣло, созерцаніе — душа, а та и другое — одинъ совершенный человѣкъ, соединяемый духомъ изъ двухъ частей, изъ чувственнаго и разумнаго. И какъ невозможно, чтобы душа получила бытіе, и была рождена, безъ совершеннаго образованія тѣла съ его членами: такъ душѣ прійти въ созерцаніе второе, т. е. въ духъ откровенія, — въ созерцаніе, образуемое въ ложеснахъ, пріемлющихъ въ себя вещество духовнаго сѣмени, невозможно безъ совершенія дѣла добродѣтели; а это[64] есть обитель разсужденія, пріемлющаго откровенія.
Созерцаніе есть ощущеніе божественныхъ таинъ, сокровенныхъ въ вещахъ и въ ихъ причинахъ. Когда слышишь объ удаленіи отъ міра, объ оставленіи міра, о чистотѣ отъ всего, что въ мірѣ, тогда нужно тебѣ сначала понять и узнать, по понятіямъ не простонароднымъ, но чисто‑разумнымъ, что значитъ самое наименованіе: міръ, изъ какихъ различій составляется это имя, и ты въ состояніи будешь узнать о душѣ своей, сколько далека она отъ міра, и что примѣшано къ ней отъ міра.
Слово: міръ, есть имя собирательное, обнимающее собою такъ называемыя страсти. Если человѣкъ не {15} узналъ прежде, что такое міръ, то не достигнетъ онъ до познанія, какими членами далекъ отъ міра, и какими связанъ съ нимъ. Много есть такихъ, которые двумя или тремя членами отрѣшились отъ міра, и отказались отъ общенія ими съ міромъ, и подумали о себѣ, что стали они чуждыми міру въ житіи своемъ; потому что не уразумѣли и не усмотрѣли премудро, что двумя только членами умерли они міру, прочіе же ихъ члены въ тѣлѣ живутъ міру. Впрочемъ, не возмогли они сознать въ себѣ и страстей своихъ; и какъ не сознали ихъ, то не позаботились и объ ихъ уврачеваніи.
По умозрительному изслѣдованію міромъ называется и составъ собирательнаго имени, объемлющаго собою отдѣльно взятыя страсти. Когда вообще хотимъ наименовать страсти, называемъ ихъ міромъ; а когда хотимъ различать ихъ по различію наименованій ихъ, называемъ ихъ страстями. Страсти же суть части преемственнаго теченія міра; и гдѣ прекращаются страсти, тамъ міръ сталъ въ своей преемственности. И страсти суть слѣдующія: приверженность къ богатству, къ тому, чтобы собирать какія‑либо вещи; тѣлесное наслажденіе, отъ котораго происходитъ страсть плотскаго вожделѣнія; желаніе чести, отъ котораго истекаетъ зависть; желаніе распоряжаться начальственно; надменіе благолѣпіемъ власти; желаніе наряжаться и нравиться; исканіе человѣческой славы, которая бываетъ причиною злопамятства; страхъ за тѣло. Гдѣ страсти сіи прекращаютъ свое теченіе, тамъ міръ умеръ; и въ какой мѣрѣ не достаетъ тамъ нѣкоторыхъ изъ сихъ частей, въ такой мѣрѣ міръ остается внѣ, не дѣйствуя тѣми частями состава своего, какъ и о святыхъ сказалъ нѣкто, что, будучи еще живы, стали они мертвы, потому что, живя во плоти, жили не по плоти. И ты смотри, какими изъ сихъ частей живешь; тогда узнаешь, какими частями ты живешь, и какими умеръ міру. Когда познаешь, что такое міръ, тогда изъ различія всего этого познаешь и то, чѣмъ связанъ ты съ міромъ, и чѣмъ отрѣшился отъ него. И скажу короче: міръ есть {16} плотское житіе и мудрованіе плоти. По тому самому, что человѣкъ исхитилъ себя изъ этого, познается, что исшелъ онъ изъ міра. И отчужденіе отъ міра познается по симъ двумъ признакамъ: по превосходнѣйшему житію, и по отличію понятій самаго ума. Изъ сего, наконецъ, возникаютъ въ мысли твоей понятія о вещахъ, въ которыхъ блуждаетъ мысль своими понятіями. По нимъ уразумѣешь мѣру житія своего: вожделѣваетъ ли чего естество безъ насилія себѣ, есть ли въ тебѣ какія прозябенія неистребляемыя, или какія, производимыя только случаемъ; пришелъ ли умъ въ сознаніе понятій совершенно нетѣлесныхъ, или весь онъ движется въ вещественномъ, и это вещественное страстно. Ибо печати овеществленія дѣлъ, подъ какими умъ невольно представляется во всемъ, что ни совершаетъ, суть добродѣтели. Въ нихъ‑то безъ немощи заимствуетъ для себя причину къ горячности и собранности помысловъ съ доброю цѣлію потрудиться тѣлесно, для упражненія сей горячности, если только дѣлается сіе нестрастно. И смотри, не изнемогаетъ ли умъ, встрѣчаясь съ сими печатями тайныхъ помысловъ, по причинѣ лучшаго пламенѣнія по Богу, которымъ обыкновенно отсѣкаются суетныя памятованія[65].
65
Въ сирійскомъ текстѣ все это мѣсто (послѣ словъ: „движется въ вещественномъ“) читается такъ: „Это его матеріальное направленіе есть страстное состояніе, или отпечатлѣніе внѣшней дѣятельности. Ибо умъ невольно представляетъ себѣ также тѣ вещи, посредствомъ которыхъ онъ совершаетъ добродѣтели, и ими въ немалой степени понуждается къ волненію и къ собиранію мыслей. Ибо, даже если цѣль направлена къ добру, умъ можетъ еще, вслѣдствіе недостатка упражненія, быть дѣятельнымъ въ направленіи къ тѣлесному, хотя не страстнымъ образомъ и до тѣхъ поръ, пока ему тайное воздѣйствіе мысленныхъ образовъ не готовитъ скорби по причинѣ болѣе сильнаго пламенѣнія благодаря Богу, которое обыкновенно отсѣкаетъ суетныя воспоминанія“.