Эшонай убрала пальцы, но не села. Вес ее осколочного доспеха сломал бы стул. Она наклонилась, изучая разбросанные на столе бумаги.
Способ записи Венли изобрела сама. Этому они научились у людей – запоминание песен было хорошим способом, но не совершенным, хоть ритмы и могли направить любого. Сохранять сведения на бумаге было удобнее, особенно для изысканий.
Эшонай выучила алфавит, но читала все-таки с трудом. У нее было мало времени, чтобы совершенствоваться.
– Итак… буреформа?
– Достаточное количество слушателей в этой форме, – объяснила Венли, – смогут управлять Великой бурей или даже призвать ее.
– Я помню песню, в которой говорится об этой форме. Такие дела вершили боги.
– Большинство форм так или иначе с ними связаны, – заметила Венли. – Можем ли мы и впрямь верить в правильность слов, что были спеты впервые так давно? Когда эти песни запоминали, наш народ был большей частью в тупоформе.
Эта форма не могла похвастать ни умом, ни способностями. Они теперь использовали ее, чтобы шпионить за людьми. Когда-то ее народ знал лишь ее и бракоформу.
Демид прошуршал бумагами, перемещая стопку.
– Венли права. Мы должны пойти на риск.
– Мы могли бы переговорить с алети, – упорствовала Эшонай.
– И к чему это приведет? – спросила Венли, снова в ритме скепсиса, и спрены изнеможения наконец-то исчезли – унеслись прочь в поисках более свежих источников эмоций. – Эшонай, ты только о переговорах и твердишь. Думаю, это потому, что люди тебя очаровали. Ты думаешь, они позволят тебе свободно разгуливать среди них? Тебе, в ком они видят взбунтовавшуюся рабыню?
– Много веков назад, – проговорил Демид, – мы сбежали и от наших богов, и от людей. Наши предки отказались от цивилизации, власти и мощи, чтобы сохранить свободу. Я бы не стал ее отдавать. Буреформа. С ней мы разгромим армию алети.
– После нашей победы, – добавила Венли, – ты вернешься к путешествиям. Никакой ответственности – будешь странствовать, рисовать свои карты и открывать места, которые еще никто не видел.
– То, что я желаю для себя, бессмысленно, – произнесла Эшонай в ритме упрека, – до тех пор, пока всем нам грозит уничтожение. – Она просмотрела знаки на странице – записанные песни. Песни без музыки, отображенные как есть. Их обнаженные души.
Неужели спасение слушателей и впрямь заключается в чем-то столь ужасном? Венли и ее подручные потратили пять лет, чтобы записать все песни, расспросить старейшин о всех деталях и запечатлеть их на этих страницах. Посредством сотрудничества, изысканий и глубоких размышлений они открыли шустроформу.
– Это единственный путь, – сказала Венли в ритме умиротворения. – Мы покажем это Пятерке. Ты должна нас поддержать.
– Я… я подумаю над этим.
И-2
Им
Им аккуратно обстругал боковину маленькой деревяшки, потом поднес ее к сферному фонарю возле верстака, другой рукой сжав очки и держа их поближе к глазам.
До чего восхитительное изобретение эти очки. Жить – означало быть фрагментом космера, который познает самого себя. Как можно предаваться познанию, если не видишь как следует? Азирец, создатель этой штуки, давно умер, и Им выдвинул предложение признать его одним из Почтенных мертвецов.
Он опустил деревяшку и продолжил ее обстругивать, аккуратно срезая переднюю часть, чтобы получился изгиб. Некоторые его соратники по ремеслу покупали деревянные колодки, нужные башмачнику для изготовления обуви, у плотников, но Има научили делать их самостоятельно. Так работали раньше, на протяжении веков. Он рассуждал следующим образом: если что-то делали столь долгое время, тому должна быть веская причина.
Позади него располагалась уютная мастерская башмачника, где мыски десятков ботинок выглядывали из теней, словно носы угрей из норок. Это были примерочные башмаки, нужные для того, чтобы подобрать размер, материалы и определить стиль, а уже потом он мог соорудить безупречные ботинки, подходящие ногам и характеру заказчика. Примерка занимала довольно много времени, если ее проводили как положено.
Справа что-то шевельнулось среди теней. Им покосился в том направлении, не меняя позы. Спрен в последнее время являлся чаще – рой световых пятен вроде тех, что порождала хрустальная подвеска, на которую упал солнечный луч. Им не знал, к какому виду относится этот спрен, потому что раньше не видел подобных.