Как будто его снова расщепило, это было так же больно, и среди бесконечных склянок с лечебными порошками и зельями, бинтов и единорожьих волос у него не было для себя лекарства. Этикетки и надписи на бутылках расплывались и мерцали перед глазами. Поможет ему умиротворяющий бальзам или яд злыдня? Что вообще он хочет, забыть, лишиться последнего, что еще оставалось от нее? Рука остановилась на бутылке огневиски. Они отпаивали им замерзшего пегаса-жеребенка, но в остальном мире его ведь пьют люди, и им становится легче. Ньют сделал глоток, еще и еще, но ничего не случилось, только в груди жгло все сильнее. А потом Лита оказалась везде: здесь стояла, касалась вот этого, ее утащенная жмыром перчатка лежит под столом, а на двери — принесенный ею венок из еловых веток, и девять их лет смяли его, как рухнувший дом. Он пил для храбрости, чтобы хватило сил не закрывать глаза и видеть, что с ним стало, что же он потерял. Сейчас он смог бы все сказать ей, не испугался бы, не стал выбирать момент и сомневаться. Слова важны, кому же знать это, если не волшебникам! Почему же он-то все молчал? Изменило бы это хоть что-нибудь? Смогло бы заставить ее остаться? Да если б и нет, она бы знала, вдруг она не знала?..
— Я тебя люблю, — прошептал он и целую секунду действительно верил, что заклинание сработает, что он снова услышит на лестнице ее быстрые легкие шаги. — Лита, я тебя люблю!
Слова метались между стен пустого дома и не находили ее, так же, как заклинание следов. Он опоздал, но все равно говорил и говорил, звал, признавался, и горлышко бутылки глухо стучало о его зубы. Нет, Тесей ошибся, они оба не заметили чего-то, упустили, искали не там! Ньют бросился по лестнице наверх, но споткнулся, упал на ступени коленями и локтями и не смог встать. Лестница качалась под ним, плыла куда-то, как в Хогвартсе. Он проснется, и ему будет пятнадцать лет, и он все скажет Лите, наплевать где и как.
***
— Сэр, пришел ваш брат, — заглянув в кабинет, сообщил начальнику Долиш.
Тесей повернулся к двери от шкафа с картонными папками. Лицо у него было холодное и неподвижное, как будто кто-то наслал Петрификус Тоталус на все его чувства.
Ньют с трудом выдержал его взгляд.
— Суд над Гринграссом завтра, да? — спросил он.
— Да. Ты хочешь прийти?
— Нет, нет, я... — Он не мог смотреть на этого человека даже в газетах. Но и просить он пришел не за него. — Лита пыталась спасти его дочь. Если Гринграсса отправят в Азкабан, то она... То получится, что все это было зря.
Тесей взглянул на него так, будто впервые увидел.
— И ты бы предпочел, чтобы ее убийца наслаждался семейным уютом в родовом поместье?
Убийца. Тесей не боялся говорить все как есть. Ньют перевел дыхание и ответил как мог спокойно:
— Я бы предпочел, чтобы она погибла не напрасно.
— Приговор выношу не я, — отрезал брат.
— Но ты будешь говорить на суде, ты арестовал его, тебя послушают, если ты скажешь, что он не...
— Не убивал ее? Не делал того, что сделал?
Ньют не выдержал и отвел глаза.
— Его дочь ни в чем не виновата, — сказал он тихо. — Она не заслужила потерять любимого человека, даже не...не узнав его, не запомнив.
Тесей отвернулся, сжав губы в напряженную белую линию.
— Я тебя понял, — резко ответил он.
Злость исходила от него почти что видимыми волнами, злость, недоумение и презрение, но Ньюта все это почти не задевало. Кивнув на прощание, он вышел из кабинета, сжимая в кармане билет на пароход. Отплытие вечером, а ему еще нужно собрать чемодан. Он знает, что ему делать.
***
Тесей провожал глазами отражение брата в стекле шкафа с документами. «Она не заслужила потерять любимого человека». А кто заслужил? Чем вообще можно заслужить подобное, и чем это исправить? Кто дал Ньюту право просить о таком, играть в библейское милосердие после того, что случилось, опять выбирать бездействие, а даже не месть, не наказание?
Тесей ударил кулаком по столу, и коробка с перуанским какао звонко подскочила на месте. «Если Гринграсса отправят в Азкабан, все будет зря». Но все уже было зря: и его мучения, и счастье Ньюта. Неужели и ее жизнь?
***
Визенгамот признал Гринграсса невиновным. Его освободили в зале суда, просмотрев конфискованные воспоминания, выслушав показания экспертов из Департамента ликвидаторов заклятий и Отдела тайн и краткий рассказ Тесея. Может быть, тем вечером он уже читал своей спасенной дочери сказки. Через два года газеты сообщили, что он женился. Может быть, вторую дочь он назвал Литой.
Жестянка с какао стояла неоткрытая у Тесея в кабинете, а бывал он там редко. Работал, почти не появлялся дома, едва мог говорить и под страхом смерти не сумел бы вызвать патронуса. Он ловил зельеваров-отравителей, спятивших фанатиков, торговцев поддельными артефактами и аколитов Гриндевальда, лежал у святого Мунго изрезанный, обожженный и парализованный, заработал репутацию, орден Мерлина, дюжину шрамов и седину. А потом пригласил Вегу Блэк на обед.
Ньют путешествовал, искал своих зверей, писал книгу. Побывал в Америке, чуть не разнеся там весь Нью-Йорк, и много где еще, пока однажды не вернулся в Лондон. Оказалось, помимо диковинных существ в своих скитаниях он отыскал создание совсем уж редкое — еще одну любовь. И смелость, к тому же — на Тине Голдштейн Ньют даже женился. Прошло всего-то пять лет. Он управился просто удивительно быстро.
Тесей перевернул открытку с фотографией статуи Свободы, еще раз перечитал написанные братом строчки.
«Я буду рад тебя увидеть».
Прошло пять лет...
Пожалуй, есть шанс, что они оба будут рады. И может, даже выпьют тот настоящий горячий шоколад.
<p>
</p>