— А вы сами дерзки?
— Нет, к сожалению, я робок. Но скрываю робость под маской скромности. Все, что думали и чувствовали великие умы, художник обязан сам продумать и прочувствовать, а потом рискнуть выразить это. По-моему, это относится ко всем нам. А материал для размышлений можно черпать повсюду, я, например, отыскиваю его в философии и религии. Только нужно помнить, что ничего не существует в готовой форме, ничего не достанется нам без усилий. И потому мы должны заниматься главными вопросами и ставить их, не смягчая их остроты, а, напротив, так, чтобы они захватили читателя. Можно ли ответить на поставленные вопросы — дело другое. Спрашивают не для того, чтобы получить ответ, иначе можно было бы просто опустить монетку в пятьдесят эре в автомат.
— Вы часто упоминаете о непристойности и аффектации. Вероятно, потому, что они вызывают в вас чувство страха?
— Да. Мне хотелось бы быть смелее и не так уж держаться приличий, и, насколько это возможно, я стараюсь не поддаваться эмоциям, чем рискуют все литераторы.
— Вы интересуетесь многими видами искусства. Видите ли вы какую-либо связь между литературой абсурда, абстрактной живописью и атональной или авангардистской музыкой?
— Соприкосновение с любым истинным произведением искусства вызывает потрясение. Но живопись и музыку нельзя сравнивать с литературой. Они воздействуют на чувства непосредственно. Литература же оперирует условными знаками. Абсурдистский текст вовсе не является порождением нашего времени. Одноактная пьеса Чехова «Юбилей» — в свое время поставленная в театре «Студио» — это, можно сказать, гениальная драма абсурда. Надо просто воспринимать абсурдное как преломленное или доведенное до гротеска отражение возможного. Элемент абсурда уничтожает границу между «смешным» и «серьезным». Юмор — это средство воздействия, но не цель, к тому же он столь различен у разных поколений и разных народов.
Борген встает, делает несколько быстрых шагов по комнате, зажигает еще одну — какую уже по счету? — сигарету.
— В народных сказках часто присутствует элемент абсурда. В диалоге между зайцем и лисой в сказке «Как заяц женился» речь идет о проклятии и благодати супружеской жизни. Заключительная реплика принадлежит зайцу: «…но и жена сгорела вместе со всем!» Откровенный цинизм. Отрицательный герой, как сказали бы моралисты.
— Можно ли рассматривать литературу абсурда как завершенный этап в развитии формы, как результат, или же она является экспериментом на пути к чему-то иному?
— На мой взгляд, абсурдизм — это плодотворное переходное явление. Любое направление в итоге своего развития приводит к созданию другого направления. Я, в общем-то, понимаю композиторов нашего времени, отрицающих мелодию, и говорю, что она возникает между нами и музыкой. Мы воспитаны на мелодичности, на том, чтобы искать «внешнюю» тему, но ведь мелодия не является самоцелью. Настоящий музыкант — как я понимаю — слышит в мелодических темах Моцарта, столь популярного среди всех модернистов, не то, что мы. По-моему, композиторы должны доверять своему внутреннему слуху, независимо от того, как звучит та или иная мелодия, если она вообще существует. Разумеется, может возникнуть вопрос: если нет мелодии, зачем же тогда писать музыку? В этом-то и проявляется сущность истинного художника. Композитор должен быть честен по отношению к своему внутреннему слуху, доверять ему, он гораздо тоньше и избирательнее нашего. Но иной раз случается удивительное, как, например, произошло со мной недавно, когда я слушал «Фантазию и Фугу» Финна Мортенсена в исполнении Кьелля Бэккелунда. Вдруг мое ухо услышало эту музыку так, как — я знаю — ее и надо слышать. Незабываемые впечатления унес я с этого концерта: мир открылся мне заново.
— Вы живете в литературе, но все время обращаетесь к изобразительному искусству…
— Я не живу в литературе. Она все более отдаляется от меня, а изобразительное искусство — и прежде всего скульптура — становится все ближе и ближе. Она вмещает в себя одновременно и преходящее, и вечное. Жизнь лишает нас уверенности в чем бы то ни было. А вот абсолютные формы скульптуры — будь она предметная или нет — открывают перед тобой порою мудрость, приближающую к пониманию цельности бытия.