— Однако ваша работоспособность свидетельствует об обратном.
— Человеку природой положено много трудиться. Писателю — писать, читать, добывать знания. Трудолюбие, усидчивость — слова для меня неприятные. Вот деятельность — это звучит лучше. А разговоры о том, что необходимо отключаться, — сплошная ерунда. Мы все отключимся, когда умрем.
Я пишу достаточно много, что правда, то правда. Но возьмите великих французских писателей, Бальзака, например, или Сименона. Да они в десять раз больше меня написали. Или Чехов: после него осталось что-то около пятисот новелл. А еще бессмертные пьесы. К тому же он был практикующим врачом, жизнью рисковал во время эпидемии холеры.
— Но разве не нужна сосредоточенность?
— Безусловно, нужна. Работать нужно и днем, и ночью. Да-да, в том числе и ночью. Не понимаю писателей, у которых хороший сон. Бессонница — одно из неудобств писательской профессии, с ней надо примириться. Писатель постоянно ищет форму выражения, работает со словами. Разъединяет их, соединяет. Это работа на всю жизнь.
— Вы отдыхаете редко?
— Отдыхаю редко, но приходится много лежать. Я в последние годы часто болел. А в старости болезнь подгоняет работу.
— В каком смысле?
— В том, что приходится торопиться. Бывают ситуации, когда недостаток времени заставляет сосредоточиться, собраться с силами. Вильхельм Муберг пишет в воспоминаниях, как однажды он понял, что уже никогда не прочтет те книги, до которых у него в свое время не дошли руки. Эти строки потрясли меня, наверное, так же, как и его, когда он их писал. Любого писателя преследует чувство, что самого важного он еще не создал. Но еще более удручает мысль о непрочитанных книгах. Могут возразить: так читай же, кто тебе мешает! Но с годами все больше одолевает желание не читать, а перечитывать. У меня так же и с путешествиями. Не знаю, много ли они мне дали, но сейчас я с удовольствием посетил бы лишь те места, где бывать уже приходилось. Если это ностальгия, значит, я именно это чувство и испытываю.
Юхан Борген кристально ясно выражает свои мысли. Все, что он говорит своим мягким, знакомым по многочисленным радиопередачам голосом, можно тотчас отдавать в набор. Его высказывания не требуют редакционной обработки. Он ведь журналист до мозга костей, вот и в разговоре делает короткие паузы, чтобы можно было записать сказанное. Это интервью он частично подготовил сам: набросал несколько листков с ответами на предполагаемые вопросы и передал их нам. Но не сразу.
— Не хотел лишать вас инициативы, мешать в работе. Если что-то понравится, можете напечатать.
— Не указывая имени автора?
— Ну, я не столь уж щепетилен — слава богу, сам старый профессионал. Как-то я целое интервью написал для одного датского журналиста. Он ко мне даже не приезжал.
— Вы работаете в журналистике в течение жизни целого поколения, с тех пор, как стали писать для «Дагбладет» в 1930 году. Да и у вас брали много интервью. Приходилось ли вам сетовать на недостаток профессионализма в работе журналистов?
— Да, и особенно мне не нравятся журналисты, не делающие пометок, надеющиеся сделать интервью «по впечатлению». Ну и, конечно, те, что искажают высказанные мысли.
— Часто ли окончательный текст не удовлетворял вас?
— Многим журналистам не удавалось донести саму атмосферу разговора.
— Что вас больше всего беспокоит в современной журналистике?
— Неточности. В «Моргенбладет» одного сотрудника уволили за ошибку в написании имени Кристиана Крога. Не знаю, правда ли это, но говорят…
— О чем бы журналист Борген хотел спросить писателя Боргена?
— Хм… Наверное, о том, можно ли, работая в журналистике, развить в себе писательские навыки. И писатель ответил бы утвердительно. Я вообще считаю, что любая литературная работа идет только на пользу. К тому же можно прекрасно совмещать две эти профессии. Мы ведь не удивляемся, что непрофессиональные литераторы не только пишут, но и занимаются каким-либо другим делом. Тем самым они как раз поддерживают связи с жизнью. Это, впрочем, вовсе не означает, что я выступаю против оказания писателям материальной поддержки.