Дисциплина прежде всего. Как же! Капитан из немецкой военной миссии видит все, как господь бог!
Но Бенчат не был бы Бенчатом, если бы не испортил и это упражнение, заменившее нам отдых. Он неизменно всякий раз отставал. Как всегда, ему не везло и голова его упорно торчала над всеми остальными. После замечания всевидящего немецкого капитана ротный командир был вынужден обратить внимание на Бенчата. Разозленный, он спросил, у кого под началом этот рыжий парень. У ефрейтора такого-то. У Шопора, черти бы его взяли! Тот, готовый расшибиться в лепешку, лишь бы спасти свою репутацию, брякнул командиру так, чтобы это слышал и немецкий капитан:
— Этот мерзавец неисправим, я назначил его к рапорту за неисполнение приказа.
— Да? — И командир сразу же с немецкой энергией распорядился: — Ну-ка, возьмите его в работу.
И за Бенчата немедленно взялись трое наших дрессировщиков. Они отвели его в кусты ежевики на лесосеке и гоняли там все утро, поочередно лаяли свои команды. Перед возвращением в казармы они привели не человека, а вконец затравленного дикого зверя, грязного, исцарапанного, совершенно мокрого, взмыленного.
— Рядовой Бенчат, доложите о своем приходе!
Рядовой Бенчат должен был надеть свой головной убор, сделать хотя бы вид, что привел себя в порядок, но он дрожал всем телом. В отчаянии, в истерике, в безумии обмахнулся он своим кепи и… повалился на землю. Нет, не упал — бросился.
— Рядовой, встаньте! — накинулся командир роты.
Но Бенчат не вставал. Пальцами, носом, ботинками он зарывался в землю.
— Стыдитесь! Разве вы солдат? Вы баба!
Бенчат корчился в судорогах добрую минуту. Наконец он перевернулся навзничь. Но и теперь, насколько мы видели, он не владел собой и не думал вставать.
И вдруг командир — черт его знает, как это пришло ему в голову! — спросил:
— Есть тут его земляки? Приказываю заявить об этом.
Мы ошеломленно глядим, стиснув кулаки, зубы и ни гугу. Наконец отозвался какой-то болван, который, вполне возможно, не подозревал ничего дурного.
— Рядовой Михна, вы сын порядочной словацкой матери, порядочный словак. Я вижу, вы покраснели от стыда за своего земляка. Да. Скажите, как вы допустите, как мы допустим, чтобы такой трус опозорил нас? Когда вы поедете на родину, вы расскажете в его деревне все, что сейчас видели. Скажете, что это не мужчина, а трус!
Стоило только ротному помянуть деревню, как Бенчат мигом вскочил. Угроза подействовала.
— Да, ваша деревня будет стыдиться за вас. И если бы в роте и даже во всем гарнизоне не нашлось ни единого вашего земляка, ваша деревня все равно все узнает и будет показывать на вас пальцем, потому что вы не мужчина, а баба. Разойтись!.. Третья рота, слушай мою команду. Шагом марш!
В сдавленном голосе командира загремела гроза. Эхма, теперь достанется нам всем по первое число… извините за выражение!
Перед нами показался заброшенный кирпичный завод.
— Смирно! Стой! Вольно! Командиры подразделений, ко мне!
Вот оно. Теперь из-за Бенчата хлебнем горя мы все. Увидим, посмеет ли еще после этого кто-нибудь думать, что нельзя таким способом воздействовать на человека, несмотря ни на какие миссии.
— Третья рота, перед вами у трубы укрепление противника. Он держит под обстрелом пулеметов весь холм. Перед третьей ротой ставится задача подавить гранатами пулеметы, которые ведут настильный огонь. Солдаты, мы только что упражнялись в метании гранат. Покажите теперь, чему вы научились! Покажите, что вы мужчины! Командиры подразделений, отведите своих подчиненных на исходные позиции. По сигналу ложитесь и ползите вперед. Но предупреждаю: пусть над пашней не торчит ни одной головы!
Ну, прощайте, думаем мы. Не хочется видеть, как накинутся на нас ефрейторы — инструкторы подразделений — и при первом же удобном случае покажут нам где раки зимуют за то, что тоже придется ползти по пашне, размокшей от дождей и первого снега. Бенчат, тот уже отделан с головы до пят. А мы?
Когда мы в конце концов доползли до цели, вспахав мокрую землю локтями и коленями, закидали кирпичный завод камнями, нас не узнала бы и родная мать. От липкой грязи мы стали рыжими, как Бенчат, по крайней мере спереди.
И в таком отчаянном виде нас повели к казармам в обход, по проселкам. Время от времени кто-нибудь выскакивал из колонны и, если успевал, отбегал в кусты, а нет — присаживался прямо в кювете. А все остальные продолжали идти и петь «Словацкие матери», мысленно расстегивая пояс и спуская штаны, готовились кто куда броситься, когда наконец мы доберемся до казармы. Ох, что будет, когда нас отпустят! Мы разойдемся? Нет, разбежимся во все стороны, как от мины, и начнется неудержимая атака на уборные, радовался я. Меня донимала нужда, святая человеческая потребность. Я только и думал об этом. Иначе не могу объяснить себе, почему я вовремя не заметил, что очутился вместе с Бенчатом не в голове роты, а в самом хвосте, в последней неполной шеренге.