— Нет, — ответил Марицин.
— А тебе? — спросил он Гвоздяка.
— Нет, а почему ты спрашиваешь?
— Так просто, — ответил он. — Так просто, — повторил он. — Сегодня нам без этого не обойтись…
Они замолчали, и он стал подниматься. Он успел уже пройти метров пять, когда услышал голос Гвоздяка.
— А ты, ты убивал?
— Так же, как и вы, — ответил он не оглядываясь.
Наверху, на каменной площадке, было виднее. Он поглядел вокруг, поглядел на дорогу и поднялся на скалу. В тридцати метрах под ним Гвоздяк и Марицин о чем-то разговаривали. Слов он расслышать не мог, да и не старался. Стоя неподвижно, он смотрел на небо, проникая взглядом в его бесконечность. Солнце показалось из-за гор так внезапно, что он даже вздрогнул. Он сел, минуту смотрел на все ярче разгорающуюся зарю, потом отвернулся. Начинался день.
Он подумал: вот бы поспать здесь, на утреннем солнышке, а когда сойдет роса, пойти бы на полянку за ягодами, вот бы!.. И в это мгновение шум с дороги стал приближаться. Он посмотрел на тех двоих внизу, а они на него. Они кивнули друг другу. Приготовили автоматы, гранаты. Стиснули зубы, прищурились и стали ждать. Когда появился первый танк, они будто окаменели. За танком — грузовик с солдатами. За ним еще грузовики… Действовали все одновременно. Сперва каждый бросил по три гранаты, потом начали стрелять. Танк продолжал свой путь, три грузовика остановились. Выстрелы, крик, рев, боль. Все это ерунда, потому что страх сразу не проходит. А он-то боялся, а он-то боялся…
Петрин вздрогнул только тогда, когда услышал автоматную очередь, и стал снова бросать гранаты. Бросал и думал: скольких я уже убил? Двоих, троих, десятерых? И тогда совсем рядом, внизу, заревел Гвоздяк. И сразу же за ним Марицин. Он посмотрел в их сторону. Они неестественно лежали друг на друге. Они еще дышали и подергивались в судорогах. И он подумал: а скольких они убили? Одного, двоих, троих, десятерых? Внизу на дороге свирепствовал огонь. Огонь лизал свастики. И свастики превращались в прах. Фашисты ползали по земле в лужах крови, перешагивали через мертвых и бежали под скалу. Хотя и там лежали убитые… Мои мертвецы, подумал он, мои первые мертвые враги…
Тогда что-то клюнуло его в плечо. Сначала ничего, только прикосновение, потом боль, кровь, крик. Он выпрямился и покачнулся. Автомат выскользнул у него из рук и упал со скалы. И он бросился бежать. Он бежал и плакал от боли. «Ой, плечо!» — кричал он, держась за плечо здоровой рукой. А боль все усиливалась. И он продолжал кричать: «Ой, плечо, плечо!»
3
«Ой, плечо, плечо!» — подумал Петрин, вытянувшись под кустом, опираясь на левый локоть и левое плечо, в котором появилась боль. Болит уже почти тридцать лет и будет болеть до самой смерти, подумал он, но его это не огорчило. Даже наоборот — он усмехнулся в усы, довольный, что живет и что болит у него только это плечо. Он посмотрел на Ярнача и Пуллу, которые с ружьями за плечами шли в темноте по зеленому лугу, дошли до самого гумна и там укрылись. Никогда в жизни кабан не подойдет к этому гумну, подумал Петрин, снова усмехаясь, потому что представил себе Ярнача и Пуллу, как они стерегут кабанов и не дождутся их. И ему было весело под кустом. Ему весело было не только теперь, вот уже почти тридцать лет было ему весело. И теперь радовало его то, что он лежит под кустом, ждет кабана, что он опирается о плечо, которое болит, что Ярнач и Пулла спрятались за гумном и, скорее всего, прождут там зря. Ему нравилось радоваться. И без этой радости, которую он берег в себе, он, наверное, не знал бы, как и жить. Это началось у него в ту минуту, когда он бежал по лесу, раненный в плечо, и таким он останется до конца! Сейчас он подумал, что если кабаны минуют гумно, то они, скорей всего, пойдут прямо на него. Он взвесил на руке ружье, ему показалось смешно, что придется стрелять. И он слегка пожал плечами. Для того, кто стрелял в человека, хотя и врага, любой другой выстрел смешон. Так, чепуха, развлечение. Если бы было можно, он бы даже вслух рассмеялся. Но нельзя, зверя можно вспугнуть. А те двое за гумном свалят все на него… Он задержал дыхание, затаился. И совсем близко услышал серну. Он вздохнул и снова задержал дыхание. Потом напряжение спало, и он улегся поудобнее. Звезды блестели над его лысой головой. Один, два, три, четыре, пять. Да, он убил пятерых. Пятеро вывалились через борт грузовика на землю. Но тот, кто прострелил ему плечо, тот, по всей вероятности, остался жив. Если только кто-нибудь другой, позднее… И он снова улыбнулся. Давняя картина снова появилась перед глазами. Точно немой фильм, воспоминания, кадр за кадром, проходили перед его взором. Люди на грузовике корчились, падали, выпрямлялись и один за другим переваливались через борт, головами вперед падали на землю. Да, точно в хорошем немом фильме… Он прищурил глаза, и звезды засияли ярче. Ему захотелось вдруг встать, потянуться, достать хоть пять звезд и подкинуть их на ладони. Но он не двинулся. Из-за леса, из-за черных скал выплывала луна…