Спать он не мог.
Он лежал в темноте, закинув руки за голову. Что-то тяжелое и гнусное душило его. Он старался не шевелиться, чтобы это тяжелое и гнусное не разлилось по всему телу и вовсе не раздавило бы его. Он и так едва дышал.
И вдруг его отпустило. На крыльце послышались тяжелые шаги. Кто-то грузно поднимался по ступенькам и дергал за кольцо. Он знал, кто это, быстро соскочил с кровати, пробежал через комнату в переднюю, в дверях столкнулся с пьяным отцом.
Отец едва стоял на ногах.
Он хватался за косяк, прижимаясь к нему лбом.
Он тяжело дышал. И вдруг в нем снова вспыхнул гнев. Не помня себя, он схватил отца за руки, оторвал от двери и с силой столкнул с лестницы. Отец падал тяжело, вскрикивал и долго катился вниз по откосу до самого ручья.
Сын немного постоял босой на замерзших заснеженных ступеньках, глядя вниз, туда, куда должен был свалиться отец. Ни движения, ни звука. Он закусил нижнюю губу и вошел в дом. Дверь он не закрыл.
В кухне он достал из буфета пол-литра рома и выпил не переводя дыхания. Потом вслепую дотащился до кровати, повалился и заснул. Утром разбудил его крик.
Мать вбежала в спальню, плача, дергаясь всем телом.
— Самко, Самко! — кричала она.
Он сел, замотал головой. Голову ломило, в ушах стоял звон, глаза не открывались. Но руки и ноги повиновались ему, он даже не дрожал.
— Что случилось? — спросил он тихо.
— Отец замерз.
Само быстро оделся, обулся, вышел на крыльцо и увидел, что около ручья вокруг мертвого тела собралась толпа. Он смотрел молча. Мать тронула его за плечо. Он обернулся.
— Все будет хорошо, мама! Не бойтесь, все будет хорошо, — сказал он и стал спускаться по лестнице к отцу. Только теперь сердце его бешено колотилось.
Снег так ярко сверкал на солнце, что он зажмурился.
И продолжал спускаться по берегу вслепую.
И когда увидел отца, вздрогнул.
8
Он вздрогнул и перестал храпеть. Сел. Протянул руку Пулле, тот тоже проснулся. Луна повисла над ними, угрожающая, точно желтая лопата.
— Что такое? — спросил Пулла.
— Ты ничего не слышал?
— Нет, я заснул.
— Я тоже, — сказал Ярнач, — но что-то меня ведь разбудило…
— А что? — спросил Пулла.
— Да я не знаю, — ответил Ярнач, — право, не знаю, только думаю…
Он не договорил, потому что увидел, как по лугу кто-то бежит к ним. И Пулла увидел.
— Это Петрин, не стреляй.
Петрин будто услышал их и зажег на минуту фонарик. Добежал он до них, едва дыша.
— Мать вашу! — набросился он на них. — Что ж вы не стреляли? Тут целое стадо прошло!
Ярнач и Пулла искоса переглянулись и тут только все поняли. Один виновато засопел, другой закашлялся.
— А ты чего же, ты-то чего не стрелял? — спросил Пулла.
— Да я заснул, — признался Петрин.
— Вот видишь, и мы тоже, — сказал Пулла.
— Куда же они побежали?
— Да вот тут, повыше вас, да и выше меня. Совсем немного, — отвечал Петрин. — Передо мной только мелькнули хвосты последних, но, пока я схватился за ружье, они исчезли… Ну уж если они никуда не свернут, то прямо наткнутся на тех троих…
Не успел он и договорить, как из-за холма, именно оттуда, где залегли Палицан, Леник и Эминко, раздались выстрелы. Сначала два, потом три, четыре, десять выстрелов раздались в ночи.
Пулла, Ярнач и Петрин переглянулись. Они не произнесли ни слова, не пошевелились, точно вросли в землю. Стрельба давно прекратилась, а они все стояли и стояли. То ли ждали чего, то ли стыдились, то ли завидовали…
— Ну и положеньице! — первым заговорил Пулла.
— Это все из-за луны, — откликнулся Ярнач. — Это она нас усыпила!
Он схватил ружье и давай остервенело стрелять в луну. И стрелял, пока не кончились патроны.
— Ты что, рехнулся, дурень? — прикрикнул на Ярнача Пулла. — Луне он мстит. Не надо было спать.
Ярнач злобно швырнул ружье в сено.
— Точно малые дети, — корчился от смеха Петрин. К нему присоединились и остальные.
— Ну, доставай свое вино, — сказал Ярнач Пулле. — Выпьем и пойдем смотреть, что добыли те трое.
— И у меня ведь есть бутылочка, — признался Петрин.
— Давай, — потребовал Ярнач. Они сели, выпили, поохали.
Когда стало светать, забросили за спину рюкзаки, взяли ружья и стали подниматься на холм к трем счастливцам.