С мотоцикла сошел парень в банлоновой куртке, в больших красновато-коричневых мотоциклетных очках — директор городских парков Иван Подгайский.
— Эй, дядя! — крикнул он.
— Ну?
— Дядя!
Байковский выпрямился.
— Эй, дядя! — закричал Подгайский с шоссе. — Не видели вы…
— Чего?
— Не видели вы тут одну девушку? Не знаете, куда она пошла?
Байковский вышел из вербняка.
— Чего?
— Где эта девушка? Куда ушла?
— Ах, та, — ответил Байковский. — Так ее взяли! Явились сюда двое таких, как вы, явились на машине и взяли ее… Кричали на нее, ругались, такой шум стоял. Ваше счастье, что вас не оказалось. Может, и вас бы прихватили. Садитесь на свой мотоцикл и отправляйтесь восвояси.
Подгайский сел. Усталость обрушилась на него, и не уходили мысли о той ночи, когда к Тибору Корнелю пришел его брат и поругался с ним из-за денег. Наверняка он тогда и выдал Тибора, подумал Подгайский. Дал Тибор деньги Майке или нет? И сколько? Тибор не хотел держать деньги у себя и раздавал их, стараясь прятать у других. И будет ли Майка молчать? Мотор стучал под Иваном Подгайским, как нетерпеливое сердце, беспокойное и больное, его стук и дрожь передавались и Подгайскому. Подгайский прибавил газ, развернул мотоцикл и отъехал.
Байковский смотрел ему вслед, пока он не исчез. Казалось, парень растаял, слился с дорогой. Байковский посмотрел на корову. Она по-прежнему мирно паслась. Посмотрел на шоссе, проходящее вверху над источником с шумящей водой, и вдруг замер, оцепенел, увидев возле бетонной кладки разбросанные деньги, которые листал ветерок. Что это? Он вышел из вербняка и медленно подошел к деньгам.
— Боже мой! — ужаснулся он, склонясь над грудой коричневых бумажек. — И кто это вас тут потерял?
Бумажные листочки шевелились от ветерка, поворачиваясь к нему то одной, то другой стороной.
— Сколько их! И кто только их тут потерял?
Он нагнулся, подобрал эту груду денег и валявшуюся отдельно бумажку в тысячу крон. Они едва вместились в его широко расставленные ладони. Обернулся, но никого не увидел, совсем никого, только корову.
— Кто это вас потерял? Может, та барышня?
Сняв с головы шляпу, он, не считая, втиснул деньги в нее и снова надел на голову. Шляпа еле держалась на голове, он надвинул ее поглубже.
— Видно, те вас потеряли, — говорил он, словно обращаясь к деньгам в шляпе, — что сегодня здесь были, вы ведь совсем не в росе, а они наверняка знают, что я местный, из Коштиц. Вернутся, и я отдам их. Всякий народ сюда, к водичке, приезжает. И видно, легкие это деньги, раз тут просто так лежали.
В птичий гомон ворвалась иволга, громко просвистала, и, словно желто-черная молния, ринулась к источнику, потом взлетела и уселась на березу за шоссе, крикнув еще два раза.
Старый Байковский вдруг словно сразу оглох, уже не не слыша ни утреннего птичьего пения, ни затихающего вдали мотоцикла Подгайского. Он повернулся и бледный от страха подошел к корове, погладил ее палкой и сказал:
— Пойдем отсюда, пойдем, Лысуха!
Лысуха подняла от земли голову, отгоняя мух.
— Да нет, ладно, оставайся, — сказал он ей немного погодя.
«Нет, — подумал он. — Нужно остаться! Может, придет эта девушка, может, вернется, верно, это ее деньги. Ей, бедняге, нужно их вернуть. Тому парню никак их нельзя отдавать… Нет, нужно ее здесь подождать!» Байковский остался у источника в вербняке, высоко задрав голову — он боялся, что деньги вывалятся из шляпы, ведь из-за них она плохо держится на голове и ее легко может сдуть. И тут он вдруг подумал о председателе Коштицкого национального совета. Пожалуй, нужно сходить к нему и отдать деньги…
— Если никто так за ними и не придет, — сказал он тихо и испугался своих слов, — если никто так и не придет, вот будет дело! Парням моим они бы пригодились, одному дом поправить, а другому построить, да и тому, в Братиславе, пришлись бы ко двору… — Он стоял у источника, ожидая людей, они вскоре приехали, и с ними он о всяком беседовал, но все время думал об Ондре и о том неизвестном, которого Кнопп вытащил из вербняка палкой, словно овцу, и приказал пристрелить. И когда уже стало совсем жарко, и Лысуха заволновалась, не желая пастись, и только отгоняла хвостом, головой и ногами назойливых мух, Байковский в большом волнении ушел домой.
Не прошло и года, как коштицкие крестьяне собрались у источника, приведя с собой сюда и архитектора. Решили, что над источником они построят красивый колодец из серого камня. Собравшись там, они большей частью молчали. Слушали июньское пение птиц, шум машин, мчащихся по шоссе, и даже сейчас никак не могли понять, откуда это вдовый Байковский, старый Яно Сухая Колючка, совсем бедный и теперь уже покойный, взял столько денег, что смог, умирая, пожертвовать больше пятидесяти тысяч крон на строительство каменного колодца с доской, на которой будут упомянуты какой-то неизвестный и еще жители Коштиц — Йозеф Антал, Ондрей Байковский и Ян Горечный. Неизвестный погиб тут, а те трое тоже погибли, только никто не знает где. Но все погибли в одном и том же году. Мужики, собравшись здесь для совета, большей частью молчали, потому что все уже было готово, надо только начать строить. Они пришли сюда посмотреть, как все это будет выглядеть на месте.