Я вытащил из шкафчика жестяную коробку, в которой дядя хранил разные бумаги, выложил на стол все ее содержимое и долго копался. Но открытки не нашел.
— Ее здесь нет, ты не знаешь, где еще она может быть?
— Бог весть, — ответила Маргита. — Да не ищи ты.
— Маришка наверняка приехала бы, не поверю, чтобы она не приехала, — перебил я Маргиту.
— Все равно почта ее не найдет, там, где она жила три года назад, ее, конечно, уже нет. Ее каждый год видят в новом месте и с новым мужчиной. Люди, которые ездят в Чехию на уборку сахарной свеклы, встречали ее. Таскается там с кем попало, — открыла мне Маргита то, о чем я до сих пор и не подозревал.
— А Штефан?
— Ох, как же он сможет приехать из такой дали, нет, не отправляй ему телеграмму, — сказала она. — После я напишу ему письмо, дам знать о случившемся.
— А остальная родня?
— Кто, какая родня? Все уже померли — ровесники, братья, сестры, — все уже там, одна я тут осталась, — прошептала она задумчиво и вытерла глаза кончиком фартука.
Господи боже, подумал я, как же это? Умер хороший, безупречный человек, неужели, кроме меня и Маргиты, его смерть никого не взволнует? Неужели весть о его смерти всем безразлична? Неужели завтра, когда мы будем хоронить дядю, когда его тело навсегда укроет земля, над его могилой никто, кроме нас двоих, не уронит слезу? Когда уходят из жизни такие люди, их должно оплакать все человечество. Ведь вместе с ними что-то важное уходит из мира — вон, вместо них пустота, невооруженным глазом видно зияние, от него разит пустотой, кто придет на их место, когда и как заполнится это пустое пространство…
— Не мучай себя, Рудко, — сказала Маргита. — Не мучай себя больше, чем надо. Поди ляг, завтра нас ждет много дел, — напомнила она.
Я согласился с ней.
— Спокойной ночи, — простился я и вышел во двор.
Падал на землю поздний мартовский снег. Обычно этот снег бывает мокрым, не успеет опуститься и уже тает, но сегодня с неба падал хрупкий пушистый густой снежок, очень скоро он покрыл землю сплошной белой пеленой, не таял — падал и падал.
Поднялся ветер. Он дул с севера. Пробрал до костей, меня начало трясти. К утру наметет большие сугробы, подумал я.
Я медленно шагал к своему дому, голову переполняли грустные мысли. Внезапно в ночной тиши раздался отдаленный свист. Я пристально всмотрелся во тьму. Далеко, где-то на краю пустынных, убеленных полей, мелькали светящиеся окна вагонов. Последний ночной поезд мчался на северо-запад, через два часа, по прибытии в столицу, его сигнал ворвется в сны моих детей.
Что-то шевельнулось в моей душе. Перестук колес становился все глуше и глуше, и сердце мое слабело вместе с ним…
В тот миг, когда последний мерцающий огонек исчез из поля зрения и растворился во тьме, меня охватило страстное желание побежать за поездом, догнать его, пока еще есть время.
Это желание глубоко утвердилось во мне, пустило корни, и побороть его мне было невмоготу.
И тут я вспомнил дядю, его грустную, проникновенную улыбку, его истории о мужчинах, о женщинах, о человеческом счастье и страданиях. Только теперь я понял смысл его слов и его молчания. Мне захотелось исповедаться ему, захотелось сказать ему: «Дядя, я все понимаю, теперь я действительно вас понимаю!»
Я долго смотрел на северо-запад, промерз до костей, но страстное желание, которое овладело мной, не унялось от порывов холодного северного ветра.
Морозило, дул ветер, все вокруг засыпало снегом. Это были последние причуды зимы. Через несколько дней потеплело, южный ветер за одну ночь слизал снег с полей, запели птицы, возвещая приход весны.
За две недели до пасхи почтальон принес мне письмо от дочери. Я с нетерпением вскрыл его и начал читать. Когда я кончил чтение, я понял, что мне представилась возможность осуществить свое заветное желание.
Перевод И. Богдановой.
ДВОЕ У СТРЕЛКИ
Они стояли у входа в комнату дежурного. Начальник станции, его жена и седовласый путевой обходчик. Надо заметить, что обходчик оказался тут по чистой случайности. Изо дня в день он начинал обход гораздо раньше и в этот час обычно уже уходил километра за два от станции.
Зазвонил телефон. Женщина вошла в дежурную, сняла трубку и сказала, что слушает. Потом высунула голову в окно и спросила у мужа:
— Когда ты его пошлешь? Гейза спрашивает, когда ты его пошлешь.
— Что тебе? — закричал начальник станции, потому что в это самое время раздался звонок сигнального устройства и женщину расслышать было нельзя.