«Крайняя ситуация», вызванная смертью ребенка, возникает и в рассказе В. Минача «Кто шагает по дороге». Голубоглазая малышка умерла только потому, что никто из водителей машин, обгонявших по шоссе отца с больной девочкой на руках, не пожелал остановиться, хотя у некоторых из них «в душе и застряла маленькая колючка укора». Так и прошагал бы мужчина пешком все шестнадцать километров, отделяющих хутор от города, не попадись ему под конец симпатичный таксист. Но было уже слишком поздно. Врач сказал: «Пятью минутами раньше — и ребенок был бы жив! Понимаете вы это?» Еще не успевшая распуститься человеческая жизнь — вот цена черствости и равнодушия окружающих.
Новелла Йозефа Кота «Благодарение дождю» — тоже о преодолении равнодушия, о долге подлинном и мнимом. Как у Минача, частный случай здесь — лишь способ поднять важнейшие вопросы общественного бытия, «смоделировать» последствия нравственного выбора. К тому же новелла похожа на притчу, и «мораль» ее неоднозначна. На первый взгляд может показаться даже, что новелла выдержана в абсурдистском духе. Но это не так. Абсурдно лишь слепое следование инструкциям, которых неукоснительно придерживается железнодорожник, сам с собой играющий по ночам в шахматы.
«Каждая ночь длинна, если ты в ней один… Два одиночества в сумме всегда дают одиночество», — и Йозеф Кот восстает в своей новелле против того, чтобы человеческое сосуществование было лишь совокупностью отчужденных одиночеств. Необходимо ощущать свою полную сопричастность ко всему, что происходит кругом, ибо человек — не только творец собственной судьбы, он несет долю общей ответственности за судьбы мира.
Необычные, даже изощренные средства художественного изображения у таких авторов, как Йозеф Кот или Петер Ярош, целесообразно использующих формальные новации XX века, подчинены в их творчестве общей реалистической концепции произведений, задачам воплощения прогрессивных эстетических идеалов. При всей нетрадиционности для отечественной литературы приемов, к которым они порой прибегают, эти писатели продолжают важную традицию словацкой прозы — живо откликаться на проблемы, волнующие современников.
«Метод социалистического реализма, — сказал недавно в докладе перед членами творческих союзов министр культуры Словацкой республики, известный поэт Мирослав Валек, — предоставляет возможности для различных способов изображения, для многообразия стилей и форм. Это, однако, никак не означает, что произведения, у колыбели которых стояло какое-либо иное, но не социалистическое мировоззрение, можно сделать социалистическими, дав им политическое название или пририсовав революционный символ и т. п. Социалистический реализм — не кулисы и не кампания. Он не является также прихотью культурной политики, это настоятельная потребность социалистического искусства…
Некоторые деятели культуры и критики стремятся нас убедить, что социалистический реализм требует единого стиля, одного угла зрения. Мы никогда не ратовали и впредь не будем ратовать за художественную посредственность. Те авторы, кто под флагом социалистического реализма хотят статически фотографировать, которые сводят искусство к голой политической фразе, лишь обедняют социалистический реализм, а в крайних случаях и дискредитируют его. Приверженность к социалистическому реализму нельзя рассматривать как вопрос тактики — это дело чести творца социалистического искусства и гражданина социалистического государства. В этом смысле социалистический реализм ставит перед художником проблему не только эстетических принципов, но и этических норм».
Даже по немногим произведениям 70-х годов, которые найдет в предлагаемом томе читатель, можно судить о том, что наше время ознаменовалось новыми серьезными успехами в поступательном движении словацкой литературы.
Словацкие писатели видят сегодня свое главное назначение в том, чтобы высокохудожественными произведениями помогать человеку воспитывать в себе качества коммуниста — именно так они участвуют в историческом процессе созидания общества будущего.
Святослав БЭЛЗА
АЛЬФОНЗ БЕДНАР
КАМЕННЫЙ КОЛОДЕЦ
Едва только забрезжило зеленое воскресное утро, а старый Байковский из Коштиц, «старый Яно Сухая Колючка», уже пас сынову корову у коштицкого источника. Он стоял в зеленом вербняке, глядел вдаль, а корова мирно щипала траву. Сквозь редкую листву смотрел он на сероватую бетонную кладку, из которой вода по трубе вытекала на землю, журчала среди камней, бежала по канавке, вымытой в земле, и исчезала в недалеком ручейке. «Шипучая вода», «шипучка», «сочок» и как только люди ее не называют. Ходит сюда сейчас всякий народ, и по-всякому ее называют, а в давние времена все называли ее только «сочок». «Пойдем попьем сочку». «Эх, и напился я сочку!» Вода эта бывает разная на вкус, и резкая, и послабее, и дно в этих источниках бывает разного цвета, и серое, и красное, одни текут как бог на душу положит, а другие направляют люди, помогают им, и текут они в деревянных желобах, вытекая словно из бочки, или струятся в железных трубах, вроде нашей. Люди о них заботятся, смотря по тому, сколько народа к ним ходит, а где-то там, в Теплицах, они красиво огорожены и воду из них берут и отвозят даже в города. Там вода вытекает из красивых колодцев. А эта наша вода, совсем она не шипучая, не шипучка и не минеральная, а как есть сок, так ее и называют все издавна, — наша водичка просто в бетон замурована. Каменщик Ондркал так ее замуровал — а он разве что понимал? Нигде не был и толком ничего не знал. А гордец, каких свет не видывал! Похоже, что он эту водичку хорошо замуровал. Эх, водичка моя, хорошо тебя напиться! Горло дерет, крепкая. И заслуживает она колодца получше, из камня, со всякими цифрами-делениями, с табличкой… Старый Яно оглянулся на корову. Она все так же мирно паслась. Добрая водичка, подумал он опять, замечательная, но пусть ее не пьет тот, кому не положено! Те, кто уже от болезни загибается, не должны из него пить. Да, из красивого колодца ей бы течь, заслужила она того. И он посмотрел на зеленый откос идущего вверху шоссе и на песчаную тропку, что вела от шоссе к колодцу. Добрая водичка, но резкая. Пыхнул разок из короткой кривой трубки, выпустив из впалого рта седоватый дымок. Да, не вода, а сок! Он-то ее попил на своем веку. Уже сколько живет он на свете и пьет эту водичку, почитай, с самого рождения. И по свету побродил за свою жизнь, был и в солдатах, и в батраках, и в Австрии был, даже в Америку собрался заглянуть, да тут война началась и не пришлось ему поехать, но нигде человеку лучше не понять, как надо жить, как здесь, у водички. Здесь привольно, утро такое свежее, прохладное… А что еще надо человеку? Поле свое он отдал сыну, сын кооперативу, сам он ходит теперь сюда попасти сыновнюю корову Лысуху, а здесь человек всякое узнает о свете, столько разного народу ходить за этой водичкой. И по-разному эту водичку называют… Мир стал не такой, как прежде, изменился уж с той поры, как проложили здесь бетонку, а теперь и говорить нечего! Да, добрая водичка, но нечего ее пить кому не положено!.. Разный народ ее пил. Раз пришли ее напиться и немецкие солдаты. Эта водичка… Однажды, как люди говорят, давным давно, слепая девчушка пасла здесь корову и пришел сюда нищий, а девчушка дала ему кусок хлеба — все, что у нее было. Нищему хлеб этот так пришелся по душе, что он ударил палкой о землю и сказал: «Вода, вытекай»! И забила из земли эта водичка. «Умойся этой водичкой!» — сказал еще нищий. Девчушка умылась и стала вдруг видеть, глянула она туда-сюда, хотела нищему сказать спасибо, но того и след простыл. Может, все это сказка, но водичка здесь не простая.