— Спасибо скажи, что это я тебя нашел, — фыркнул юноша. Нет, он не сердился, ему было смешно.
— Что это за круг? — спросил Огонек виновато, понимая, что оправданий у него нет.
— Эта штука осталась от прошлого. Их всего три в Астале, и никто толком не помнит, как с ними работать всерьез. Мастера давно умерли…
— Жалко, — сказал мальчишка. — Красиво же. Неужто никто не учил других?
— Это было давно. Наши предки не сразу обосновались в Астале, когда миновали горы. Жили в других местах, других городах. Там теперь чаща… Переселяясь туда и сюда, много ли утащишь с собой? На севере, в Тейит, может и есть еще.
— Там больше ценят такие вещи?
— Там крысы норные! Их предки кинулись искать себе местечко получше и прихватили всё, что могли.
Огонек пытался разглядеть знак, который все еще светился на круге:
— А это зачем? — поежился, ощутив пробежавшие по коже мурашки.
— Знаки Неба… Штука для предсказаний и раскрытия истинной сути, так говорили. Но на самом деле просто игра, — Кайе вскинул голову, смотря на знаки чуть высокомерно: — Ну, давай попробуем. — Он шагнул в центр круга, и вновь впился взглядом в серебро символов. — Как же им показать тебя… Амаута, уже не помню ничего, давно не трогал эту штуку. Мне в детстве нравилось с ней развлекаться. И Киаль тоже.
Опустился на пол в центре, выпихнув Огонька, бормотал тихонько, порой переходя на незнакомый мальчишке язык:
— Если считать по солнцу, это будущее. Долгие дороги… чайне мена айаль… О! сошлось! Исцеление… странно для полукровки. Ланиa ата ши… Тростник. Что бы оно означало? Вообще непонятно. Амаута, — вновь явно выругался он, — Так… это.
— Довольно, — сжалился Огонек.
Кайе поднял голову:
— А знаешь, такой вот круг напророчил когда-то о полукровке — причине большой войны. И ведь некоторые верят! Я и сам в детстве… Впрочем, неважно.
— Это в любом случае не обо мне, — сказал Огонек. — Я не люблю, когда людям плохо. Но ты говорил, какой-то дар во мне все-таки есть?
— Забудь, это сказалась кровь одного из твоих родителей. Но достать этот дар — все рано что гору снести или выжать воду из камня. Никто не возьмется за это — сам пострадает, и толку? Хм. Знаешь, — Кайе встал так быстро, что Огонек не успел перевести взгляд вверх: — А на Севере, пожалуй, и не пострадали бы, хоть все равно бесполезно. Там, чтобы проявить Силу, совсем с ума сходят. Вот запрут в пещере на пару недель, и придется читать вслух какие-нибудь древние мудрости, обложившись золотом и самоцветами, не пить и не есть, — он вновь засмеялся, и Огонек не понял, всерьез он или только что придумал все это.
— Но почему полукровок так презирают? — вырвалось у Огонька. — Я слышал, что обо мне говорят здесь. Выходит, полукровки… это все равно что помесь грис и лягушки, не знаю. Ни бегать, ни плавать…
Кайе расхохотался.
— Подслушивай меньше! — сказал он затем.
— Я не хотел, — растерянно сказал Огонек, и сообразил, что ни в чем его не обвиняют. Задал вопрос о том, что давно беспокоило:
— Не раз уже слышал, у меня выговор не совсем как в Астале. Но ведь другого языка я не знаю, наверное. Хотя когда я пришел на прииск, и вовсе едва говорил, пришлось заново вспоминать все слова. Так откуда же я вообще?
— Есть же не только Астала и Тейит, — юноша примирительно подергал его за чуть вьющуюся прядь. — Есть приграничные поселения. Есть Чема, Уми — это срединные земли, куда нередко наведываются и южане, и северяне. Вероятно, там твои родители встретились. Если женщина обладает Силой, ей нет смысла рожать нежеланного ребенка, разве что потом кому-то отдать. Но скорее всего твой отец был из сильных, вроде наших синта, на севере тоже такие есть, он о тебе и не знал, а мать… может не нужен стал ей, или другим после ее смерти. Так где-то .
Мальчишка зажмурился, стараясь срочно подумать о чем-то приятном, чтобы сдержать подступившие слезы. В долгие дни без памяти, в лесу и на прииске ему порой казалось — ищет кого-то , найдет — и всё станет хорошо, а от него, вероятно, просто избавились…
Не сразу сообразил, что они куда-то идут. Снова смог улыбаться, когда вошли в длинное узкое здание, где пахло приятно и сладковато: запах ухоженных домашних животных. Со всех сторон из-за дощатых дверок к подросткам тянулись узкие морды грис.
Охранник у входа привстал, намереваясь, остановить, но увидел, кто явился к его подопечным — и молча отступил, даже вышел наружу.
— Они тебе нравятся? — спросил Кайе; мальчишка кивнул, разглядывая скакунов. Пока сюда ехали, не до того было. Ох, здоровенные… по сравнению с этими пара приисковых была облезлыми клячами.
— Кто нравится больше?
Как их было много! Пара десятков, наверное. Всех цветов, и даже пятнистые. Но одна, с кроткими глазами, показалась самой красивой. Кайе сказал:
— Это Пена. А моя — Буря, вон та.
Грис недоверчиво потянулась к Огоньку, принюхалась и фыркнула ему в ухо. Огонек протянул руку и осторожно погладил ее по морде.
— В седле ты держишься, как старый пень. Я тебя научу, — пообещал Кайе. — Сейчас и поедем. Главное, если свалишься, копыт берегись.
— Мне не хотелось бы в город, — просительно сказал Огонек.
— Да брось, что ты видел на своем прииске — грязный сарай и кучу камней?
Но, когда, получив первый урок, покинул дом вслед за старшим, Огонек не разглядел и Асталы, он вообще ничего не видел — только белую шею Пены, когда осмеливался приоткрыть глаз — и тут же снова зажмуривался. Не скорости боялся и не высоты, а врезаться в один из домов.
Все же, когда прошло время — довольно много — он осознал, что не падает, и бег у Пены достаточно ровный. Тогда осмотрелся чуть, попытался усесться удобней, заставляя шевелиться затекшее тело. Вокруг по-прежнему было множество домов и множество людей.
Встречные с опаской глядели на Кайе и старались вжаться в стены, кусты или камни площади, смотря где проезжали всадники. Примерно как сам Огонек при виде старшин прииска, только еще заметней.
Дорога оказалась долгой, порядком вымотала, но он старался держаться. Подростки успели миновать городские кварталы, предместья, но по-прежнему скакали по вымощенной белыми плитами дороге. Здешние жители не собирались отказываться от удобства и за пределами города. Невесть сколько им приходилось работать, чтобы добиться такого порядка… Огонек знал, как быстро зелень предъявляет свои права на всё. По бокам чередовались ярко-зеленые поля и рощицы садовых деревьев с аккуратными кронами. А вскоре начался лес — еще не густой, здесь подлесок боролся с полями, созданными человеком, и лишь немногие мощные стволы уцелели. Здесь уже слышались знакомые звуки — клекот, щелканье, чье-то ворчанье. Дальше темнела чаща.
— Поедем туда? — с восторгом спросил Огонек, сердце заколотилось.
— Нет, — спутник вдруг нахмурился, глянул из-под неровной челки. — Домой.
— Ты думаешь, я убегу? — быстро спросил Огонек. — Нет, обещаю, я просто…
— Мы возвращаемся!
— Но почему? Ты разве не любишь лес?
— Заткнулся бы ты, — глаза Кайе полыхнули, — С чего такой любопытный? Еще недавно зубами клацал от страха!
Пока не выехали на открытое место, задорно блестящие зеленью поля, Огонек все оглядывался — и чувствовал кожей, что Кайе невесть на что сердится. И отчего-то было трудно дышать, хотя взгляд только радовался — простор! воля! побеги свежие!
А потом уже не до радости было — опять начались предместья, а после вновь со всех сторон окружили дома. И легкий лесной запах остался разве что в шерсти грис.
Снова глиняные и каменные стены, переплетения улочек, люди, при их приближении поспешно освобождающие путь. Потом возникла небольшая задержка — толпа запрудила улочку, и, хотя они со страхом глядели на Кайе, все же не могли в один миг рассредоточиться. Вытянув шею, Огонек смотрел, что там творится.
Стражники тащили какого-то отчаянно вопящего мужчину, причем у одного был в руке полотняный мешочек.
Кайе не обратил на процессию никакого внимания и проехал бы мимо, стоило проходу очиститься — если бы не Огонек, который едва не выпал из седла, пытаясь понять, что происходит.