Часто бывает писателем, на худой конец — журналистом. Его ловко скроенные книжки или даже написанные в панибратской манере статейки всегда по сути являются сплетнями.
Не выносит даже временного одиночества. Постоянно ищет очередную компанию. Не дурак выпить. И авторитетно поразглагольствовать о чём угодно. Загипнотизированные простаки сморят ему в рот.
Оставляет после себя десятки несчастных женщин. Порой с детьми.
Если он журналист, страдает оттого, что не стал писателем. Если писатель, мучается, что не можетнаписать большой роман.
Как правило, шармер исчерпывается рано, не дожив до старости.
ШАХРЕЗАДА.
Бойкая девица. Чтобы максимально отсрочить день своей казни, отвлекала жестокого повелителя все новыми сказками с продолжением. По праву должна считаться изобретательницей первого сериала.
Не знаю никого, кто одолел бы собрание её сказок хотя бы до середины. За несколькими исключениями истории эти тягостно скучны и рисуют людей или неправдоподобными негодяями, или полными олухами.
Таковы в принципе и современные телесериалы. Только создатели этих бездуховных сказочек пока что не трепещут от страха…
ШКОЛА В БЕСЛАНЕ.
Настроение у меня было хуже некуда. Наверное, как у большинства людей в мире.
Все телеграфные агентства, все телеканалы, все радиостанции беспрерывно сообщали о том, что 1 сентября чеченские террористы захватили в Беслане школу с сотнями наполнивших её детей.
Что я мог сделать? Молился, как мог.
Я знаю силу молитвы. Надеялся, что в эти часы и дни о спасении этих девочек и мальчиков молятся все: христиане, мусульмане, буддисты и даже те, кто ни во что не верит.
И все же на третьи сутки чудовищное злодеяние произошло. Горы детских трупов. А многие из тех, кто уцелел, на всю жизнь остались калеками.
Христос говорит: «Если имеете веру с горчичное зерно, сможете двигать горами». Чего же стоит наша вера, наша молитва объединённого общей бедой человечества?
Горы детских трупов…
Быть не может того, чтобы Христос нас обманывал.
Вот о чём я думал тем трагическим вечером, когда ехал со знакомым испанистом встречать в аэропорту Шереметьево какого‑то священника из Барселоны. Мне было всё равно, куда ехать и кого встречать.
Было уже совсем темно, когда мы припарковались на стоянке и мой приятель отправился в здание аэропорта выискивать своего гостя.
Чувство богооставленности, сиротства пришибло меня. Я сидел в машине ни жив, ни мёртв.
…Они появились неожиданно быстро. Уложили чемодан в багажник. Священник сел на заднее сиденье. Приятель‑за руль, рядом со мной. И мы поехали обратно в город.
Приятель вёл машину, что‑то рассказывал обо мне вновь прибывшему. Я не оборачивался, не видел лица священника. Мне было всё равно.
— Эрмано! — неожиданно раздалось в машине, и сзади на моё плечо легла рука испанского священника. — Брат! Бог тебя любит.
Пока мы ехали, священник продолжал бубнить. Мне не нужен был перевод с испанского. До меня доносились обрывки фраз: «Миссия… Евангелизация…»
Когда мы вышли из машины и поднимались лифтом в квартиру приятеля, я увидел, что испанец — молодой человек с острой бородкой. Вроде даже симпатичный. Это только прибавило мне ярости. «Смолоду учат их в семинарах возвышенной чепухе, — подумал я. — Самодовольные болтуны…»
И только нас усадили ужинать, я попросил приятеля в точности, слово в слово, перевести священнику всё, что я скажу.
— Знаете о том, что произошло у нас в Беслане три дня назад? О горах трупов девочек и мальчиков?
Тот несколько испуганно закивал.
— Вы лично молились о спасении детей? Отвечайте честно! Молились, когда всё началось?
Священник встал со своего места, подошёл ко мне. Произнес:
— Тогда не молился… Прости меня…
— А Европа молилась? Америка молилась? Весь мир молился? — я тоже встал. Мне было не до ужина. — Вы верите в силу молитвы? Теперь, когда всё кончилось, будете ставить свечи, махать после драки кулаками…
— Прости меня, — повторил священник. В глазах стояли слезы. — Тогда какое же мы имеем право называться христианами? — спросил я, обнимая его.
Щ
ЩЕБЕТ.
Слышишь, Ника, как с наступлением сумерек снова раздаётся оглушительный щебет? Скоро он стихнет. Бежим в лоджию! Покажу тебе, откуда он слышен.