Упомянутый лорнет Трепсвернон обнаружил у себя в кармане сюртука, спеша из постели в приемную д-ра Рошфорта-Смита. Одна линза треснула маленькой сноской-звездочкой.
Пока д-р Рошфорт-Смит говорил, Трепсвернон нырнул рукою в карман брюк. Там он пережил одно из экзотичнейших своих разочарований: пальцы его сомкнулись – крепко – на несъеденном ломте именинного торта.
– С вами все в порядке, мистер Трепсвернон?
Пациенс кашлянул.
– Вполне… э-э, дело лишь в том, что нынче, как я думаю, довольно тепло, – проговорил он.
– Мне так не кажется, – ответил доктор, глянув на свой огонь.
– Сдается мне, душновато, – произнес Трепсвернон. Он старательно подчеркнул ложное жужжанье осиного крыла в своем пришепетывании. И добавил к тому ж лишнее прочувствованное «простите» для дополнения воздействия, а у певчей птицы на другом краю комнаты сделался такой вид, будто ей противно.
Д-р Рошфорт-Смит вывел загогулину в оранжевой записной книжице.
– Не падайте духом, мистер Трепсвернон. Вы в хорошем обществе – в конце концов, и Моисей пришепетывал, и Господь Бог.
– Да неужели?
– Да! – Д-р Рошфорт-Смит развел руки. – И непростительно будет с моей стороны утаить от вас мои поздравления: в вашей дикции за эти несколько недель наметились определенные подвижки.
Трепсвернон промокнул верхнюю губу рукавом. На большом пальце у себя он заметил пирожную глазурь и сложил руки на коленях. По пути в приемную доктора он ненароком прошел сквозь паутину, и это жуткое ощущенье того, что он запутался, что он пойман незримой силой, осталось с ним на все утро.
– Отрадно это понимать, благодарю.
– А теперь, – продолжал Рошфорт-Смит, возвращая камертон к себе на колени, – слегка расслабив подбородок: «“Сдайся!” – заорал Эзра, захватывая зубами язык изумленного Зенона».
Трепсвернону никогда не бывало до конца ясно, такие фразы – типовая проверка или же порождаются собственным измышленьем д-ра Рошфорта-Смита. После первой встречи Трепсвернона отправили домой, наказав ему повторять «Стоеросовая Сьюзен сидела на солнечном уступе, собирая моллюсков и сладко распевая или слушая песни, сочиненные сиренами».
Из пустой болтовни на консультации Трепсвернон понял, что «Сьюзен» – имя отсутствующей миссис Рошфорт-Смит. Ее портрет сепией висел над камином у доктора, словно мошка в кринолине, застрявшая в янтаре, – увековечена, как мертвая. Д-р Рошфорт-Смит описывал отсутствующую Сьюзен как многолетнюю страдалицу от некоего таинственного, подтачивающего силы заболевания: ныне она уединилась в альпийском санатории для поправки здоровья. Несколько ее писем было разбросано у доктора по столу – в них описывались тонизирующее воздействие альпийского воздуха и новомодные завтраки из Müesli. Бедняжка Сьюзен со своими сиренами. Трепсвернону было как-то неловко поминать болезную супругу доктора в таких располагающих декорациях, как свистящий солнечный уступ, что б она там ни делала – распевала ли или слушала песни сирен. После сорокового повтора он поймал себя на том, что на слово стоеросовая способен поставить по-настоящему пылкое ударение.
Все больше и больше Трепсвернон уверялся, что д-р Рошфорт-Смит отнюдь не намерен сообщать о жульничефтве в «Фуонвби» или порицать своего пациенса за то, что тот впустую тратит его время; он скорее измышлял нелепые вокальные упражнения, дабы посмотреть, насколько его посетитель готов длить этот фарс. Трепсвернон был уверен, что проклятущая певчая птаха определенно знала, что он лжет, – вероятно, пользуясь теми же инстинктами, какие, говорят, применяют животные, ощущая привидений или приближенье бури.
Однако сие новое злоупотребленье изумленным Зеноном и его языком невозможно было примерять без смеха. Ни лицо Трепсвернона, ни голова его, ни слизистая оболочка желудка справиться с таким сегодня не могли. Он отважился на отвлекающий маневр.
– А вы… простите, вы сказали, Бог шепелявил? – спросил он.
Явно предвидя вопрос, доктор подскочил к своему столу.
– Отошлю вас к Ковердейлу! Именно это место я отметил у Исайи, кажется – в Главе двадцать восемь…