- А в каком году вы Университет закончили?
- В восемьдесят пятом, и меня распределили в Плехановский.
- Да? Как интересно! Я там тоже какое-то время работала, но вас не видела, я бы запомнила.
- Я же не сказал, что работал там, меня туда распределили. Меня и ещё двух моих сокурсников. Завкафедрой там был мужик, я даже могу вспомнить его фамилию, у меня где-то книжка его есть. Распределили, и я уехал отдыхать. Мы ждали сентября, даже не сентября, а конца августа. В конце августа я вернулся и пришёл на кафедру. Дело в том, что восемьдесят пятый год - это начало перестройки, изменения всякие начались. Дан был приказ по вузам. Сейчас уже не помню, по всем вузам или только по гуманитарным кафедрам.
- Какой приказ?
- Сокращать преподавателей, чтобы больше платить остальным. Завкафедрой нам сказал так: "Я не могу вас взять на работу, у меня старые, заслуженные педагоги". Ему поступил приказ от ректора или от Минобра сократить три единицы. И он решил: "Что я буду своих увольнять, когда могу просто молодых не взять и как-то это оформить документально". Сказал нам: "Взять я вас не могу. Извините. Прощайте". Мы пришли в нашу учебную часть в МГУ. Обрисовали ситуацию. Нам говорят: "Наверное, он прав. Ищите себе работу сами". Такого раньше никогда не было. Что значит "ищите"? Университет должен был место предоставить. Делать нечего, стали мы судорожно ездить по кафедрам, искать себе работу, но ничего не нашли. Через месяц, в конце сентября, пришли снова на кафедру. Говорим: "Искали, но безрезультатно". Нам отвечают: "Даём вам ещё две недели. Вы не можете быть безработными. Если ничего не найдёте, мы вас определим учителями в московские школы. У них там есть вакансии, готовьтесь к этому".
- Учителями чего?
- Русского языка и литературы. У меня в дипломе написано: "Преподаватель русского языка и литературы со знанием иностранного языка". То есть я могу и русистом быть и преподавателем английского или испанского языка. Ну, а в скобочках спецификация: "Русский язык, как иностранный". Но это уже вторично. Вот тут я задумался: "Не для того я заканчивал отделение РКИ, чтобы преподавать оболтусам в средней школе грамматику. Буду искать". Дай вспомнить, куда я ходил. Ходил в пищевой, там завкафедрой тётка пообещала мне: "Наверное, будет место, подождите". Но мне сама тётка не понравилась, да и мотаться на Сокол что-то не очень хотелось.
- Глаз на вас положила?
- Может быть, я уже не помню.
- Не в вашем вкусе была? - пытала меня Таня.
- Ну да. Старше меня лет на двадцать, нет, на тридцать. Ей полтинник был, а мне двадцать лет. Куда-то ещё я сунулся, не помню. Попробовал в ГИТИС. Кафедра находилась не в основном здании, а в здании бывшего Моссельпрома. Там завкафедрой - мужик, сказал: "Я бы вас взял, что-то в вас есть".
- А что за кафедра?
- "Русский язык для иностранцев". Там же тоже иностранцы учатся. Говорит: "Взял бы, но у нас сейчас очень мало иностранных студентов, а преподавателей семь человек, нам с лихвой хватает. Но в принципе, можно было бы местечко выбить. Давайте подумаем. Я попробую. Зайдите недельки через две". Говорю: "Через две недели меня уже в школу отдадут". - "Ну, потяните, посмотрим, я попробую". Он ещё предупредил: "У нас поездок за границу нет". Меня это сильно кольнуло. Был молодой, знал языки, хотел за границу. Мечтал уехать в Африку, в Анголу, ещё лучше на Кубу, с испанским-то языком. В общем, все кафедры я объездил, крупные и мелкие. Надежд никаких, работы нет. И вот, в очередной раз поехал я в МГУ в учебную часть. Время от времени я туда позванивал, и мне обещали: "Возможно, мы вам что-то предложим". На самом деле ничего они предлагать не собирались. Это была тогда такая форма вежливого отказа. Но, как говорят в таких случаях, судьба меня туда погнала. Поехал, чтобы дома не торчать, в дороге как-то время провести. Иду к университету, а мне навстречу Елена Андреевна Брызгунова. Это крупнейший специалист в нашей области. Она написала книгу "Звуки и интонации русской речи". В книге вывела все интонационные конструкции. Вот мы сейчас с тобой разговариваем и не задумываемся о том, как говорим. А, оказывается, существует семь типов интонационных конструкций. Брызгунова читала нам лекции. Практические занятия не она вела, но я сдавал ей экзамен. Елена Андреевна меня запомнила и на удивление отметила. Я ей понравился. Прилежный ученик, хорошо отвечал. И встретил я её тогда не в университете, а как раз посередине дороги от метро к университету. Поздоровались. Она поинтересовалась: "Как у вас дела? Закончили?". - "Да, закончил". - "Как с работой?". - "А с работой у меня плохо. Ездил вчера в энергетический, там мне сказали позвонить через неделю. Но я так понял, что ловить мне там нечего. Потому что, во-первых, молодой, а во-вторых, и это главное, им нужны преподаватели с рекомендацией. А какая у меня рекомендация? Рекомендации у меня нет". Брызгунова выслушала меня и спрашивает: "Серёжа, кто там завкафедрой?". Я говорю: "Людмила Ивановна Науменко". - "Передайте от меня привет. Скажите, что у вас есть устная рекомендация от меня. Если она захочет, то может мне позвонить". Я приехал в МЭИ, говорю Людмиле Ивановне: "Здравствуйте". Она мне: "Здравствуйте. К сожалению, ничем вас порадовать не могу". Говорю: "Елена Андреевна Брызгунова, вчера я её встретил, передаёт вам привет. И она просила сказать вам, что может дать мне рекомендацию". - "Елена Андреевна? Хорошо. Это меняет дело. Ну, давайте тогда завтра-послезавтра приезжайте". Так, за неделю до того, как судьба моя должна была крепко-накрепко связаться со школой, меня взяли на кафедру в энергетический институт, где я верой и правдой проработал семь лет.
Так за разговорами мы не заметили, как сходили в магазин, купили продукты, сделали несколько кругов по двору и, распрощавшись, разошлись по домам.
- Где ты пропадал? - был первый вопрос, заданный мне женой.
- Как где? За хлебом ходил, - искренно ответил я.
Жена с недоверием на меня посмотрела и задала второй вопрос:
- А чего счастливый такой?
- Так погулял, проветрился, - с той же искренней интонацией в голосе сообщил я, опасаясь, что жена задаст третий вопрос: "С кем погулял?". Но, как выяснилось впоследствии, жена знала, с кем, поэтому вопросов больше не задавала.
3
В воскресный день вышел я на прогулку. Во дворе заметил Таню, гуляющую с пуделем, и почувствовал, как тепло разливается по всему телу. Весь мир вдруг сразу преобразился, и у пустой, неразумной жизни моей появился смысл.
Гордеева увидела, как я на неё смотрю, и ей, как мне показалось, это понравилось. Мы долго смотрели друг другу в глаза, после чего она широко улыбнулась и приветливо помахала мне рукой.
Я подошёл к ней и мы, не сговариваясь, пошли на бульвар, выгуливать пуделька.
- Приятно подышать свежим воздухом, - заговорил я. - Моя жена очень любит чеснок, но её работа с людьми не позволяет употреблять его в течение рабочей недели. Зато в пятницу и субботу она ест его, можно сказать, тоннами. Не спасает даже то, что спим с ней раздельно.
- Вы не дружно живете с женой? - преодолевая смущение, поинтересовалась Таня.
- Да, не дружно. Супруга давно живёт собственной жизнью, мало интересуясь тем, кто находится с ней рядом. С дочкой у неё свои отношения. Вчера пришёл домой, а они кричат друг на дружку, и это, как ни странно, приносило им радость. Для меня происходящее - скандал, ужас, сумасшедший дом, а для них - что-то вроде живого общения, творчества, обмена энергиями. Я же давно выпал из сферы их интересов, являюсь чем-то вроде домашнего животного, которого к тому же, в отличие от вашего Устина, не надо выгуливать. Я пытался на это смотреть с пониманием, но всё нутро восстаёт против должности собачонки, отведенной мне в моём же собственном доме. Я, без сомнения, сам во всём виноват, надо было принимать более действенное участие в воспитании дочери. Но получилось так, как получилось. А сейчас уже поздно воспитывать. Полечка растёт самостоятельной, своенравной, не переносит, когда с ней нянчатся. Собственно, жена и ругается с дочкой из-за того, что Полина, по её мнению, чересчур рано стала предъявлять права на свою свободу. Я же, насколько это у меня получается, стараюсь не мешать ни дочке, ни жене. Что-то я всё о себе, да о себе, совсем на вас тоску нагнал. Расскажите лучше о своём парикмахерском деле, вы так смешно вчера рассказывали, как надувной шарик брили.