обращениями к своим адресатам, щедрым одариванием их чувственно-красочными
эпитетами.
Только недавно опубликованная (и частично републикованная) проза Клюева имеет,
естественно, еще меньшую давность ее исследовательской интерпретации, тем более
истолкования ее поэтики. И всё же известные результаты уже имеются. В первую
очередь это неоднократно нами упоминавшиеся выявления ее генетической связи с
древнерусской литературой не только по линии жанра «духовного завещания», но и
многих концептов — символов, восходящих к фольклору. «Поэтика клюевской прозы
является мифологической. Его образы опираются одновременно на тексты Священного
Писания, апокрифы, народные легенды и фольклор. Мифологемы Голгофы, распятия
(сораспятия), воскресения, «последних дней», Преображения, огня, пожара, света,
тьмы, Красного коня, Змея становятся центром его художественного мира»
Обнаруживается исследователями «прозы поэта» ее пронизан-ность стиховым,
ритмическим началом, опять же унаследованным, по наблюдениям другого автора, от
образцов древнерусских и библейских текстов (в частности, так называемого
«версийного стиха»). Здесь средством ритмизации становятся «инверсия, анафоры и
другие риторические фигуры речи»; создаваемая с их помощью симметричность речи
образует своеобразный ритмический облик клюевской прозы как художественной, так
и публицистической». В статьях 1919 года эту ритмизацию данный исследователь
обнаруживает на уровне целых фрагментов, что дает повод считать произведение не
только «стихоподобным», но и настоящим «стихотворением в прозе» 2. Подобное же
отмечается А. Казаркиным, назвавшим всю «Гагарью судьбину» «прозаической
поэмой»3.
Проза Клюева (несомненно, в большей степени, чем его поэзия, подверженная
известному влиянию символизма) представляет собой соединительное звено между
литературой XX столетия и древнерус-
1 Пономарева Е. Проза Николая Клюева 20-х годов. С. 124-125.
2 Орлицкий Ю. Б. Проза и стих в творчестве Н. Клюева и других поэтов
новокрестьянского направления//Вытегорский вестник. 1994. № 1. С. 42.
3 Казаркин А. Игровое и трагедийное в поэмах Клюева // Николай Клюев: образ
мира и судьба. С. 49.
ской. Оставаясь уникальной по своему характеру, она, однако, не замыкается сама в
себе, а имеет много «сродников» в отечественной словесности, ибо, по словам
18
исследователя, Клюев как «прозаик — подлинно поэт, ощущающий язык как
сокровенное лоно культуры. При всей разности и значительности это, думаю, —
Алексей Чапыгин, в чем-то и Андрей Платонов, и Леонид Леонов, Валентин Распутин,
и Василий Белов, и Владимир Личутин, а возможно, и Александр Солженицын. Мне,
скорее всего, возразят и скажут: "Солженицын — другое"... Но замечу, что эта вязкость
слова, эта приверженность к языковой стихии, несмотря на многие несхожести, все-
таки роднит их»1. Наметится ли в поисках новейшей литературы сближение с прозой
Клюева, за которой стоит богатейшая традиция исконной национальной словесности и
духовной культуры, покажет литература наступившего нового времени.
Для читателя же, всецело погруженного в еще такой близкий XX век, с его
вершинными взлетами всей многовековой отечественной культуры и ее падением,
включая трагедию национального самосознания и самого генофонда, проза Клюева,
отобразившая всё это на самых разных уровнях и в завидной многожанровости,
окажется более чем самодостаточной.
Как и в известные далекие времена сердце такого читателя, уязвленное
изображенными в этой прозе «страданиями человеческими», вполне могло бы впасть в
глубокое помрачение, если бы само же творчество Клюева не содержало в себе ко
всему прочему еще и мощного заряда преодоления — через очищение духа и
воздействие неувядаемой красоты.
Александр Михаилов
1 Лазарев В. Я. Об особенностях творческого развития Николая Клюева и об их
современном восприятии // Вытегорский вестник. С. 49.
♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦
РАЗДЕЛ I
Автобиографические штрихи
♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦♦
19
20
ИЗ ЗАПИСЕЙ 1919 ГОДА
— мужик, но особой породы: кость у меня тонкая, кожа белая и волос мягкий.