сычены. Семь чаш пролито на избу: первая чаша — покой, вторая — нетление, третья
— духо-видчество, четвертая — мир мирови, пятая — жертва Авеля, шестая — победа,
седьмая — и во веки веков.
Мистерия избы - Голубая Суббота, заклание Агнца и урочное Его воскресение.
Коврига — Христос избы, хлеб животный, дающий жизнь верным.
Рождество хлеба, его заклание, погребение и воскресение из мертвых, чаемое как
красота в русском народе, и рассказаны в моей «Голубой Субботе».
Причащение Космическим Христом через видимый хлеб — сердце этой поэмы.
Человек-пахарь, немногим умаленный от ангелов, искупит ржаной кровью мир.
Ходатай за сатану, сотворивший хлеб из глыбы земной, пахарь целует в уста древнего
Змия и вводит в субботу серафима и диавола, обручая их перстнем бесконечного
прощения...
10 сентября 1922
2
Я бы давно написал «Голубую Субботу», да записывается только десятая часть всех
слов и образов, какие приходят и стучатся в душу, из тысячи гостей только одному.
С такой силой и в таком неистовстве прут на меня слова и образы, что огрызаешься
от них как собака, стараясь хоть как-нибудь распугать их, выбирая из них только
простое и тихое.
<1922>
4
Не хочу быть литератором, только слов кощунственных творцом. Избави меня Бог
от модной литературщины! То, что я пишу, это не литература, как ее понимают обычно.
<1922>
5
Разные ученые люди читают мои стихи и сами себе не верят. Эта проклятая порода
никогда не примирится с тем, что человек, не прокипяченный в их ретортах, может
быть истинным художником. Только тогда, когда он будет в могилке, польются
крокодиловы слезы и печати, и общества; а до тех пор доброго слова такому, как я,
художнику ждать нечего. Скорее наши критики напишут целые книги про какого-
нибудь Нельдихена или Адамовича, а написать про меня у них не поднимется рука.
Всякому понятно, что всё то, чем они гордятся, самое их потаенное, давно уже мной
проглочено и оставлено позади себя. Сказать про это вслух нашим умникам просто
опасно: это, значит, похерить самих себя, остаться пустыми бочками, от которых по
мостовой шум и гром, а доброго вина ни капли...
<1922>
6
Лучшие мои произведения всегда вызывали у разных ученых, у людей недоумение
и непонимание. Во всем Питере и Москве мои хлыстовские распевцы слушал один
Виктор Сергеевич Миролюбов. Зато в народе они живы за их красоту, глубину и
подлинность. Разные бумажные люди, встречаясь с моим подлинным, уподоблялись
журавлю в гостях у лисы: не склевать журавлю каши на блюде. Напоследок я плюнул
на всякие ученые указания и верю только любви да солнцу.
Мой Христос не похож на Христа Андрея Белого. Если Христос только монада,
гиацинт, преломляющий мир и тем самым творящий его в прозрачности, только лилия,
37
самодовлеющая в белизне, и если жизнь — то жизнь пляшущего кристалла, то для
меня Христос — вечная неиссякаемая удойная сила, член, рассекающий миры во влага-
лище, и в нашем мире прорезавшийся залупкой - вещественным солнцем, золотым
семенем непрерывно оплодотворяющий корову и бабу, пихту и пчелу, мир воздушный
и преисподний — огненный.
Семя Христово — пища верных. Про это и сказано: «Приимите, ядите...» и «Кто ест
плоть мою, тот не умрет и на Суд не приидет, а перейдет из смерти в живот».
(Богословам нашим не открылось, что под плотью Христос разумел не тело, а семя,
которое и в народе зовется плотью.)
Вот это <понимание> и должно прорезаться в сознании человеческом, особенно в
наши времена, в век потрясенного сердца, и стать новым законом нравственности.
А без этого публичный дом непобедим, не будет истинного здоровья, мужества и
творчества.
Вот за этот закон русский народ почитает Христа Богом, а так бы давно забыл его и
поклонялся бы турбинам или пару.
<1922>
8
Наша интеллигенция до сих пор совершенно не умела говорить по-русски; и любая
баба гораздо сложнее и точнее в языке, чем «Пепел» Андрея Белого.
Октябрь 1922
9
ЧЕТВЕРТЫЙ РИМ
Только в союзе с землей благословенное любовью железо перестанет быть
демоном, становясь слугой и страдающим братом человека. Это последняя песня —
праведный строй и торжество рая.
Но кто слышит ее? Ученый застегивает сюртук, и поэт затыкает уши книгой.
Истинная культура это жертвенник из земли. Колосья и гроздь винограда — жертва