Они так долго в ярости смотрели друг на друга, что я повернулся к столику суфлера раньше, чем Джеймс моргнул и произнес:
– Текст.
Я ощутил укол сочувственной неловкости. Ричард, дожидавшийся в кулисе выхода призраком Цезаря, переступил с ноги на ногу и плотнее скрестил на груди руки.
– Нет, если их не пробовать на мне, – подала реплику Гвендолин, сидевшая в глубине зала.
По тому, как преувеличенно она подчеркнула ритм, я понял, что она начинает уставать от сбоев.
Джеймс: Нет, если их не пробовать на мне.
Александр: Не любишь ты меня.
Джеймс:
Александр: Друг их бы не заметил.
Джеймс:
Александр:
Лишь Кассию – устал от мира Кассий… Текст?
Гвендолин: Любимому не мил…
Александр:
Записано… Черт. Текст?
Гвендолин: …затвержено на память…
Александр:
Точно, простите… Затвержено на память,
Александр протянул воображаемый кинжал (реквизит нам еще не дали) и рванул ворот рубашки.
– Вот мой кинжал, – воскликнул он. – Вот грудь моя открыта, сердце в ней / Дороже копей… Простите, не то… Копи Плутоса. Так? Да мою же мать. Текст?
Он взглянул на столик суфлера, но прежде, чем Гвендолин успела подать ему реплику, из левой кулисы в рабочий свет шагнул Ричард.
– Прошу прощения, – сказал он, и его низкий голос эхом отозвался в почти пустом зале. – Мы всю ночь на эту сцену убьем? Ясно же, что они текста не знают.
В последовавшей за этим тишине я с открытым ртом уставился на Джеймса, боясь обернуться. Они с Александром смотрели на Ричарда с таким негодованием, будто он сказал что-то непристойное, а Мередит застыла, где сидела, на полу в проходе, разминая ногу, чтобы снять судорогу. Рен и Филиппа вытянули шеи, всматриваясь в темноту поверх моего плеча. Я отважился глянуть назад. Гвендолин поднялась с кресла; Фредерик сидел рядом с ней, сложив руки на груди, и хмуро смотрел в пол.
– Ричард, хватит, – резко произнесла Гвендолин. – Отдохни пять минут и не возвращайся, пока не остынешь.
Сперва Ричард не двинулся, словно не понял, потом резко развернулся и, не сказав ни слова, ушел в левую кулису.
Гвендолин посмотрела на Джеймса и Александра.
– Вы двое тоже передохните, перечитайте текст и возвращайтесь готовыми к работе. Вообще – перерыв для всех. Ступайте.
Никто не двинулся с места, и она замахала руками, выгоняя нас из зала, словно стайку не туда забредших цыплят. Я помедлил, пока мимо меня не пронесся Джеймс, потом пошел за ним на погрузочную площадку. Александр уже был там и уже раскуривал косяк.
– Сукин он сын, – сказал Александр. – У него текста вдвое меньше, чем у нас, и хватает же наглости перебивать нас во время первого прогона? Да пошел он.
Он сел, глубоко затянулся, потом передал косяк Джеймсу, который сделал одну короткую затяжку и вернул косяк.
– Не то чтобы ты был неправ, – сказал Джеймс, выдыхая облачко белого дыма. – Но и он не совсем неправ.
Александр бросил на него возмущенный взгляд.
– Ну и ты тогда тоже иди.
– Не дуйся. Мы должны были тверже знать текст. Ричард нам на это указал, только и всего.
– Да, – сказал я. – Но сделал это как полный мудак.
Уголок рта Джеймса подрагивал с обещанием улыбки.
– И то правда.
Открылась дверь, на пороге появилась Филиппа, обхватившая себя руками от ночного холода.
– Эй. Ребят, вы как?
Александр снова глубоко затянулся и приоткрыл рот, так что дым заструился наружу долгим ленивым потоком.
– Длинный вышел вечер, – без выражения в голосе отозвался Джеймс.
– Если вам от этого станет лучше, Мередит только что оторвала Ричарду башку.
– За что? – спросил я.
– За то, что вел себя как придурок, – ответила она, как будто это и так не было очевидно. – То, что она с ним спит, еще не значит, что она не видит, когда он козлит.
Джеймс: Я запутался. Он придурок – или козел?
Филиппа: Честно говоря, по-моему, Ричард может совмещать.