Три часа в пути я провела, почти не глядя в иллюминатор на вспенивающийся морской простор, вместо этого я держала в руках фотографию Фрейи – открытое лицо, задумчивый взгляд. Все внимание забирало главное – волосы, неправдоподобно густой, шелковистый водопад, визитная карточка Фрейи, ловушка для солнечных лучей, яркий блик в ее образе. Волосы, которые полиция найдет спустя неделю после ее исчезновения. Я смотрела на фотографию так долго, что мужчина с соседнего кресла поинтересовался, не нужна ли мне помощь. Я отрицательно покачала головой: едва ли он мог помочь мне в том, что я планировала осуществить.
Исчезла, пропала, растворилась. Я сама не до конца понимала, что на самом деле означают эти слова. Ты рисуешь в воображении сотни картин, и все они так или иначе отражают действительность – человека, который занимается своими делами, живет где-то, пусть ты и не видишь его ежедневно. Но если человек пропадает, в голове будто образуется вакуум – ты больше не можешь представить себе ни мгновения чужой жизни и должен довольствоваться лишь фрагментами общего прошлого. Я пыталась нарисовать перед глазами привычный образ: смех, повадки, жесты, которые мне были так знакомы, наклон головы, мягкую руку, но под покровом прошлого они приобретали темные, зловещие очертания и ускользали при малейшей попытке пролить на них свет.
Дуглас встретил меня пустой набережной. Остров готовился к грозе, по-осеннему тяжелые тучи, нависая одна над другой, медленно надвигались на город, заходя с моря. Несколько крупных капель упали на лицо, и я закуталась в куртку, ощущая, как резкие порывы ветра прощупывают меня, остужая кожу, готовя к посвящению – долгой и холодной зиме. Я поежилась и припустила вниз по трапу, наблюдая, как машины включают противотуманные фары и выезжают с парома. Немногочисленные пассажиры, кутаясь в плащи и куртки, торопились к припаркованным на стоянке терминала автомобилям. Я пыталась на ходу рассмотреть их лица, ожидая найти хотя бы одно знакомое, но тщетно. Меня не было дома десять лет, этого времени достаточно, чтобы знакомые изменились до неузнаваемости, а я забыла черты, которые когда-то хранила в памяти.
За эти годы суета Лондона окончательно захватила и перестроила меня, и я совсем забыла, как течет время на острове. В отличие от кипучей жизни столицы, ранний отход ко сну здесь был вполне обычным делом. Все вопросы решались в первой половине дня, пока солнце еще могло прорваться сквозь тучи, обогреть вечнозеленые холмы, темные низины и узкие переулки меж старых строений.
Я вдохнула полной грудью и закашлялась. Теперь я явственно ощущала, как долго не была дома. Местным жителям не знакомо понятие вчерашний воздух. Остров насквозь продувается насыщенным йодом морским бризом, и потому здесь практически не болеют. А если это и случается, то только с теми, кто опрометчиво решился покинуть Мэн. Съездив на материк, надышавшись выхлопными газами, вдохнув все «прелести» больших городов, впитав в себя запахи кухонь мира, несчастные возвращаются влюбленными в свой дом еще больше и дают себе слово как можно реже впредь покидать его.
Мой взгляд упал на флагшток с символом острова – трискелионом – три ноги, выходящие из одной точки. Древний знак, которому сотни лет, напоминает, что при любом потрясении мы снова встаем на ноги.
Quocunque Jeceris Stabit – как ни бросай, будем стоять.
На набережной россыпями соленых брызг зажглись огни. Я прислушалась к себе, пытаясь понять, ощущаю ли, что вернулась домой, но в груди было тревожно, как у гостя, прибывшего без приглашения.
А ведь когда-то мы любили бегать на этот причал и смотреть, как с приближением лета паромом прибывает все больше людей, а потом, в начале июня, к открытию фестиваля начинали подтягиваться мотоциклисты. Мы смотрели на кожаные куртки с разнообразной символикой, шлемы и крепкие ботинки, ступающие на нашу землю. Настил непрерывно дрожал, спуская на остров все новые двухколесные машины. Набережная трепетала, потревоженная шумом и ревом моторов, городки просыпались от спячки, люди оживали. Все новые гости, новые машины – и казалось, им нет конца. По всему острову открывались рестораны, вполсилы работавшие весь остальной год, и владельцы беспрестанно улыбались, потея от непривычной нагрузки. Теперь рыбы закупалось в три, четыре раза больше, фермеры потирали руки, пиво лилось рекой. Открывались летние террасы, стряхивали пыль с полок и расставляли товар закрытые на зиму сувенирные лавки. Теперь, куда бы ты ни направился, – везде сновали приезжие, они поднимали кружки, полные пива, уплетали за обе щеки фиш-энд-чипс, кричали на разных языках. Мы смотрели на них во все глаза и радовались тому, что наш дом, обычно тихий и спокойный, потревожен – нас переполняло непередаваемое чувство гостеприимства, мы никогда не считали их чужаками, мы ждали их, как самых дорогих гостей.