— Звучит страшно.
— Но это займет всего один день, может быть, даже всего пару часов. — Папа улыбается мне, а потом протягивает руку и берет прядь моих волос. — Ну что, сначала заповедник, потом стрижка?
Он наматывает прядь волос на палец, а потом отпускает, и прядь стремительно распрямляется снова. Я внимательно смотрю на него.
— А если в заповеднике что-нибудь случится?
«Как в прошлый раз», — хочу добавить я, но не произношу этого вслух.
— Да что может случиться? И вообще, ты что, не хочешь найти лебедей?
Я киваю:
— Конечно, хочу. Но…
— Тогда решено.
Папа берет со стола тосты и бросает их мне. Я успеваю поймать оба. Потом лезу в холодильник за маслом. Стараясь не испачкать хлеб остатками бутербродной пасты, кладу его на грязную тарелку, которую не убрал за собой Джек, и разрезаю кусок на четвертинки. Папа протягивает руку и хватает одну из них.
— Эй! — Я хлопаю его по руке, но он отскакивает быстрее, чем я успеваю выхватить у него хлеб.
Он улыбается слегка смущенно.
— Сегодня мы обязательно найдем эту стаю, — говорит он. — Я это чувствую. Поищем сначала в заповеднике. Но в окрестностях есть и другие озера, которые стоит проверить. Для начала посмотрим на том, которое прямо за больницей.
Папа с хрустом откусывает кусок тоста, а я отодвигаю от него тарелку, пока он больше ничего у меня не стащил. Он действительно сегодня выглядит здоровым. Похож на себя. Может, он и прав, говоря, что все это — только ложная тревога.
Глава 8
Спустя несколько часов я сижу в машине, откинувшись на спинку сиденья, и смотрю на мелькающие за окном улицы. Субботние покупатели в теплых куртках снуют по магазинам. Я наклоняюсь вперед и включаю посильнее обогрев в машине. Слышу, как урчит у папы в животе, сую руку в карман, нащупываю там завалявшийся с прошлой поездки леденец и протягиваю ему.
— Что будем делать с волосами? — спрашивает папа, перекатывая конфетку во рту, а потом с хрустом раскусывает ее. — Нужно постричь совсем коротко, чтобы торчали ежиком. Тогда ты и правда будешь похожа на птенчика, птенчик.
Я именно так и хотела сделать: чтобы волосы стояли торчком, как у мультяшного героя. Будет смотреться необычно.
— Буду звать тебя хохлатой уточкой, — смеется папа. — Только давай не будем красить прядь в белый цвет, ладно?
Я достаю из кармана телефон и набираю Саскии сообщение: хочу спросить ее мнение. Папа сворачивает на парковку и глушит мотор. Он оборачивается, чтобы взять фотоаппарат с заднего сиденья.
— Готова?
— Да. А ты?
Вокруг припарковано еще пять машин. Хорошо, что рядом будут люди: вдруг папе опять станет плохо? Мы молча идем по тропинке: прислушиваемся, не кричат ли лебеди. Папа смотрит на небо, одну руку уже положил на бинокль. Я тоже поднимаю голову, высматривая ту молодую серую самку, которую мы видели в прошлый раз. За папой я тоже приглядываю. Но если он и чувствует себя плохо, то виду не подает. Я зажмуриваюсь на несколько последних секунд, перед тем как мы сворачиваем за угол и выходим к озеру.
Лебедей нет. На озере пусто, только парочка лысух ныряет под воду и выныривает обратно. Папа вздыхает.
— Но проверить стоило, — говорит он. — И в других частях заповедника тоже нужно посмотреть.
Он слегка улыбается, старается скрыть разочарование.
Мы идем по главной дороге вокруг озера, мимо реки, к той стороне, где теперь стоит электростанция; нужно дойти до проводов, на которые наткнулись лебеди. Я вспоминаю, как выглядели птицы, которые летели тогда прямо на нас. Казалось, их не остановить.
Камыши все еще примяты в тех местах, где они упали. Папа идет прямо к кромке воды и начинает фотографировать. Я отхожу. На тропинке виднеются перья. Наверное, здесь побывала лиса и утащила мертвых птиц.
— Вон там осталось крыло, — повернувшись, говорит папа непривычно высоким голосом. — На нем видны следы от ожогов. Совету придется повесить сигнальные шары, когда они увидят эти фотографии.
Папа наклоняется к воде и раздвигает камыши, чтобы было лучше видно. Я замечаю пучок перьев и отворачиваюсь. Лучше бы уж лиса съела и крыло тоже. Папа наводит на перья объектив. Вдруг ветер меняется, и мне прямо в ноздри ударяет запах мертвой птицы. Папа кашляет. Я отхожу назад и принимаюсь снова высматривать в небе одинокого серого лебедя.
Всю обратную дорогу папа молчит; мы возвращаемся другим, длинным, путем.
— Будем продолжать их искать, — говорит он. — Может, в следующие выходные, когда меня выпишут из больницы, попробуем посмотреть где-то в другом месте?