— Если тебе станет лучше.
— Со мной все будет в порядке.
Мы доходим до небольшой рощицы. Папа прислоняется к стволу, чтобы отдышаться, и мне кажется, что он немного побледнел. Я прижимаюсь к соседнему дереву, поворачиваю голову, дотрагиваюсь щекой до шершавой коры и смотрю на него. Папа запрокидывает голову и всматривается в крону дерева в поисках маленьких птиц.
— Что-нибудь видишь?
Папа качает головой.
— Все тихо. — Он улыбается мне. — По крайней мере, никаких лебедей там нет.
Мы стоим там некоторое время; вокруг не слышно ничего, кроме нашего дыхания. Я смотрю, как воздух вырывается облачком у папы изо рта, а потом начинает растворяться в воздухе и исчезает, будто его и не было. Кажется, папа дышит не так тяжело, как в прошлый раз.
— Ты боишься ложиться в больницу? — спрашиваю я.
— Это же только на день.
От ствола моя щека становится холодной и влажной, а я все жду, что папа скажет что-нибудь еще. Но он просто отталкивается от дерева, делает шаг назад и внимательно смотрит на меня.
— Прекращай волноваться, — говорит он. — А то ты совсем как мама.
Продолжая прижиматься к дереву, я смотрю на его грудь и думаю о том, что сердце там, у него внутри, работает неправильно. Это ужасно, что папа не рассказывает нормально, что с ним. От этого мне кажется, что я повисла в воздухе, как его дыхание, и чего-то жду. Поэтому мне хочется поскорее поехать с ним домой и там ждать, когда вернутся мама и Джек. Я вдруг понимаю, что мне совершенно не хочется оставаться здесь, наедине с папой.
— Давай сегодня обойдемся без стрижки, — говорю я. — Маме это все равно не понравится.
Глава 9
Мы уже едем домой, как вдруг они появляются, словно по волшебству: летят огромным клином, растянувшимся через все небо. Папа сразу их замечает.
— Кликуны, — выдыхает он. — Поехали за ними.
Мы едем под птичьим клином по кольцевой дороге и стараемся понять, куда они направляются. На некоторое время мы теряем лебедей из виду, когда они летят над полями, по которым мы не можем проехать. Папа чертыхается.
— Перехватим их с другой стороны, — бормочет он.
Он резко уходит на разворот и мчится уже в противоположном направлении. Проезжая мимо больницы, мы уже значительно превышаем скорость.
— Осторожней, пап, — говорю я.
Но он только прибавляет скорость и смотрит при этом в небо, чтобы разглядеть птиц. Решительно сворачивает налево, на проселочную дорогу.
— Они садятся вон на том поле! — кричит он.
Мне приходится вывернуть шею, чтобы посмотреть на небо через лобовое стекло. Птицы кружатся в воздухе, начинают снижаться.
— А там вообще есть озеро?
— Понятия не имею!
На папином лице теперь ни следа бледности. Он прямо светится от волнения. Я подпрыгиваю на сиденье, когда мы несемся по ухабистой и грязной дороге. Папа не снижает скорости.
— Мы нашли стаю, Айла, — говорит он. — Может быть, теперь они будут зимовать здесь.
Я слегка усмехаюсь, подтрунивая над его одержимостью:
— Пап, ты сошел с ума.
Мотор рычит, машина подскакивает на ухабах, и вот мы добираемся до подъездной дорожки у какого-то дома. Папа останавливает машину у живой изгороди. На низкой калитке — табличка с изображением тропинки и стрелкой, указывающей путь вокруг поля, как раз к тому месту, где сейчас кружат лебеди. Папа выскакивает из машины быстрее, чем я успеваю отстегнуться.
— Давай скорей! — кричит он, хватает фотоаппарат и запихивает его в карман.
Прижав к себе бинокль, он перепрыгивает через калитку. Я неуклюже перелезаю следом, нога где-то застревает, но, выбравшись, бегу за папой через поле. Он уже далеко впереди, так что я прибавляю шагу. Кажется, ветер подталкивает меня сзади. Как и папе, мне хочется подобраться поближе к лебедям. Там, где они опускаются, не видно никакого водоема: может быть, это просто поле, где они иногда пасутся. Я перепрыгиваю через коровью лепешку. Изо всех сил стараюсь бежать быстрее. Папу не догнать, он несется со скоростью света. Но я все равно чувствую себя прекрасно: бегу за ним, солнце красиво опускается к горизонту, лебеди садятся на поле.
А потом случается это.
Папа падает. Прямо на моих глазах. В первый момент мне кажется, что он просто попал ногой в кроличью нору или что-то вроде того, но он не встает. Он так и лежит там, и я даже не вижу его за небольшим холмиком; он не издает ни звука.
— Папа! — кричу я. — Папа!
Но он даже руку не поднимает. Тогда я припускаю во всю прыть. Спотыкаюсь о пучок травы и чуть не падаю. Кроссовки скользят по грязи. Но я все-таки добираюсь до папы. Он лежит на боку и держится за грудь. И как-то странно дышит. У него на лбу выступил пот.