— Но это я была с папой, когда все случилось! Они должны позволить мне его увидеть!
Я слышу, как визгливо звучит мой голос. И знаю, что говорю, словно маленький ребенок, но сейчас мне на это абсолютно наплевать. Мне просто хочется быть рядом с папой.
Джек шумно вздыхает.
— Подожду снаружи, — говорит он.
Я смотрю, как он проходит через приемное отделение, выходит сквозь стеклянные раздвижные двери и направляется к парковке. Мама кладет руки мне на плечи.
— Только одну ночь, — мягко говорит она. — В ближайшие часы все немного прояснится: мы должны убедиться, что с папой все нормально.
Она слегка улыбается, и мне это так знакомо, что я уверена: она говорит правду.
— Я скажу папе, что вы его любите, — добавляет она.
Нижняя губа у нее чуть подрагивает, кажется, она вот-вот расплачется.
Я уже поворачиваюсь, чтобы догнать Джека, но тут мама окликает меня:
— Вы же нормально проведете время у дедушки? Тебе не будет слишком тяжело?
Я мотаю головой. Но вообще-то мне будет очень непросто. Кажется, я ни разу не ночевала у дедушки. И у меня с собой нет никаких вещей. Мне хочется спросить у мамы, почему бы просто Джеку не присмотреть за мной дома. Но я не задаю вопросов. Наверное, Джек уже все спросил, а мама, кажется, и так на грани срыва. Не хочу сейчас усложнять ей жизнь.
— Я позвоню вам, как только что-то узнаю, — говорит она.
Выйдя на улицу, я начинаю высматривать Джека. Пока мы сидели в больнице, снаружи стало совсем пасмурно и холодно. Вскоре я замечаю его: он сидит на бордюре неподалеку от тех ворот, куда заезжают скорые… куда заехала скорая с папой.
— Я и сам не в восторге, — бормочет он.
У брата в руке горсть маленьких камушков, и он швыряет их под колеса въезжающих машин. Мне хочется сесть рядом и прижаться к нему, чтобы согреться, но сейчас он уже просто оттолкнет меня. Минут через пять на парковку въезжает дедушка на своем старом коричневом универсале. Со скрипом открывает водительскую дверь и выходит, высматривая нас. Он выглядит взволнованным и старым, потерянным среди ярких мигающих огней. Он щурится, всматриваясь через стеклянные двери в посетителей приемного отделения. Потом замечает нас на бордюре и, шаркая, подходит к нам.
Мы поднимаем головы и смотрим на него. Никто из нас не произносит ни слова. Дедушка снова косится в сторону приемной: наверное, хочет что-то спросить про папу. Но не спрашивает. Может быть, он просто не знает, что сказать.
— У папы был приступ аритмии, — объясняет Джек.
По тому, как при этих словах вздрагивает дедушка, я понимаю, что он знает, о чем идет речь, в отличие от меня. Но мне, конечно, понятно, что так называется тот сердечный приступ, который случился с папой в поле.
Джек кидает очередной камушек под машины, попадает в колпак колеса. Кажется, дедушка хочет одернуть его, но сдерживается. Вместо этого он просто говорит:
— Ну что, поехали? — и начинает нервно потирать руки.
— А с мамой ты не хочешь повидаться? — спрашивает Джек, оторвавшись от камушков.
Дедушка кивком указывает на свою машину.
— Мне нельзя здесь парковаться. — Одна из скорых резко трогается с места, так, что дедушка подпрыгивает от неожиданности. — К тому же ей и без меня забот хватает.
Он несколько раз быстро кивает головой, из-за чего выглядит еще более взволнованным. Потом поворачивается к машине, и мы идем за ним. Дедушка открывает нам двери, Джек забирается на заднее сиденье и растягивается так, что занимает его целиком. Поэтому я сажусь вперед.
— Пристегнитесь, — говорит дедушка, захлопывая двери.
Когда мы выезжаем с больничной парковки, вокруг становится еще темнее. Кольцевая дорога абсолютно пуста, и я смотрю в окно на поля по обеим ее сторонам. Не могу понять, проехали ли мы уже то место, где упал папа.
Дедушка ничего не говорит, и это хорошо. Мне не хочется разговаривать. Та волна все еще стоит у меня в горле, готовая в любой момент выплеснуться наружу слезами. Возможно, дедушка вспоминает тот день, в который мы последний раз были в больнице все вместе, — день, когда умерла бабушка. Тогда он оставался там на ночь, а не мама. А я сидела дома с папой на диване, и мы ждали звонка из больницы.
Мы приезжаем к дедушке, и он сразу идет на кухню. Засовывая голову в шкафчики в поисках какой-нибудь еды, он расспрашивает меня о папе. Я рассказываю, как мы бежали к лебедям, когда это случилось.
Дедушка смотрит на меня в упор. По его лицу проскальзывает какая-то тень.
— Опять лебеди, — бормочет он.