Пирс напустил на себя строгий вид.
– Поднимите правую руку.
Подняв руку, Тайсон заглянул в воспаленные глаза Пирса, пока тот декламировал:
– Клянетесь ли вы говорить суду правду, одну только правду и ничего, кроме правды, до поможет вам Бог?
– Клянусь.
– Пожалуйста, садитесь, – сдержанно пригласил обвинитель.
Видя садящегося Тайсона, Корва сказал с места:
– Ваша честь, члены жюри, лейтенант Тайсон готов сделать заявление.
Тайсон увидел множество встревоженных взглядов; все с нетерпением ждали его показаний. Для него более не существовал полковник Спроул с его суетливостью и беспокойством, проявленными в ходе слушания дела, а был только Пирс, чуть подавшийся вперед, со сложенными на груди руками, приготовившийся внимать. У Тайсона мелькнула догадка, что прокурор ведет себя так нарочито для того, чтобы позлить его. Но, поразмыслив немного, он нашел в этом что-то нелепое. Вейнрот и Лонго сидели прямо, даже скованно, как подобает военнослужащим. Команда присяжных находилась слева от него, и он заметил их слегка повернутые в его сторону лица.
– Я понимаю, – заговорил Бенджамин Тайсон спокойным и уверенным голосом, – что любое сделанное мной здесь заявление по поводу смягчающих вину обстоятельств может быть истолковано как самозащита. Но военное судопроизводство уникально в том смысле, что позволяет осужденному человеку выносить на суд определенные факты, способные смягчить его приговор. Однако я не уверен, что будет правильным еще раз вникать в детали моей личной жизни, поскольку вы знаете их достаточно хорошо благодаря неустанному вниманию, окружившему меня еще до процесса. У меня также нет уверенности, что необходимо еще раз попытаться рассказать об ужасах войны, о которых вам уже поведали. Я понимаю, что кодекс признает изнуренность солдат боями за смягчающее вину обстоятельство в таком преступлении, как убийство. Но мы с вами знаем, что преступление, за которое меня осудили, произошло не в том госпитале, а несколькими днями позже в базовом лагере, когда я прошел мимо штаба батальона и не сумел войти туда, чтобы выполнить свой долг. И я не могу с уверенностью сказать, что, случись такое со мной еще раз, я бы как положено доложил командиру роты. Наоборот, попади я в такую ситуацию вновь, я бы сделал то же самое. И хотя от этого зависит моя жизнь и свобода, мне трудно сказать, почему я добровольно пошел на сокрытие преступления. Я помню, у меня возникла вскользь мысль о том, что следует составить рапорт о совершении массового убийства. Но только вскользь. Это явилось результатом моей офицерской подготовки и нравственного воспитания. Меня недолго мучили угрызения совести, когда я решил манкировать своими обязанностями офицера и никогда в жизни не рассказывать об этом преступлении. Я чувствовал, что поступаю правильно. Если бы я изложил вам это иначе, то вы бы поинтересовались, собственно, почему это я не изменил своего первоначального решения, которое, как я знал, было аморальным и незаконным. Поэтому я и осужден.
Тайсон ободрился, глядя на серьезные лица, полные сочувствия, и продолжил:
– Что же касается моих подчиненных, то у вас может возникнуть филантропическая мысль о том, что я защищал их из чувства товарищества, лояльности и покровительства. Может быть, в этом есть доля правды, хотя мы с вами знаем, что отношения офицеров и солдат не должны доходить до панибратства. Мне искренне жаль их, чьи жизненные обстоятельства, вероятно, после свидетельских показаний изменятся в худшую сторону, однако это хоть небольшая, но плата за то зло, которое солдаты первого взвода роты «Альфа» совершили в том госпитале. Я выражаю сочувствие их семьям, узнавшим о своих сыновьях и мужьях много нелестных вещей. Через день или два после убийства Лэрри Кейна я написал письмо его матери, выразив соболезнование по поводу понесенной ею утраты. Я сообщил ей, что ее сын погиб в бою смертью храбрых. Он действительно был отважным человеком во многих отношениях, но умер он так, как не подобает умирать солдату, и я вновь приношу его семье свои соболезнования.
Тайсон смело взглянул в сторону присяжных.
– Когда мой защитник, мистер Корва, спросил меня, хотел бы я сделать заявление под присягой для уменьшения срока наказания или заявление, способное смягчить мою вину, то я ответил ему, что не могу думать ни о каких смягчающих вину обстоятельствах. – Он передохнул немного, потом заглянул в глаза каждому присяжному. – А сидеть на этом месте я больше не хочу.
Полковник Спроул подождал некоторое время, но, поняв, что Тайсон больше ничего не может предложить суду, обратился к полковнику Пирсу:
– Желает ли обвинение опровергнуть заявление подсудимого?
Пирс уже поднялся и хотел подать голос, но его опередил Корва, вынырнувший на середину зала:
– Подсудимый еще не закончил, Ваша честь.
Удивление читалось в глазах старика Спроула.
– Мне показалось, что он сказал все, мистер Корва.
– Нет, Ваша честь. – Корва повернулся к Тайсону, лицо которого исказилось от злости. Несмотря на это, защитник задал ему вопрос: – Пребывали ли вы после инцидента в состоянии полного раскаяния?
Откинувшись на спинку стула, Тайсон закинул ногу на ногу.
– Да.
– А сейчас вы раскаиваетесь? – жалил его Корва.
– Думаю, что да, – кратко ответил Тайсон.
– А можете ли вы сказать, что вас до сих пор преследуют мысли и сны о том кровопролитии?
Тайсон с тяжелым вздохом взглянул на своего защитника. Он понял, что Корва не намерен оставлять его заявление без точки над "i". По выражению его лица Тайсон определил, что в душе итальянца царят смятение и беспокойство.
– Вас преследуетслучившееся в госпитале?
– А вас бы не преследовало? – огрызнулся Тайсон.
– Обращались ли вы за помощью к психиатру по возвращении из Вьетнама?
Тайсон покосился на присяжных и заметил, что некоторые от неловкости заерзали на стуле. Он промолчал.
– Вы обращались к специалисту, не так ли? – настаивал на ответе Корва. – Убив Лэрри Кейна, вы подумали, что сделали все возможное, чтобы подавить мятеж и остановить резню?
– Трудно сказать.
– Разве вы не можете давать полные ответы? – повысил голос Корва.
Публика заволновалась. Тайсон смущенно посматривал то на Корву, то на Пирса. Вейнрот и Лонго недоуменно переглянулись.
– Разве вы не думали, – Корва перешел на крик, – что физическое переутомление после боевых операций или тяжелых сражений списывает то, что произошло в том госпитале? И если «Кодекс военных законов» признаёт это, тогда, может быть, вы тоже признаете?
– Не хотел бы я, чтобы мое дело прямо сейчас заслушали еще раз, – устало процедил Тайсон.
– Отвечайте на вопрос, – горячился Корва. – Испытывали ли вы физическую усталость или нет от недавнего боя?
Тайсон встал.
– Я сказал суду то, что должен был сказать! В моем заявлении нет ни смягчающих вину обстоятельств, ни каких-либо других заслуживающих внимания сообщений.
Корва хотел ответить, но Спроул помешал притворным кашлем.
– Мистер Корва, ваш клиент желает закончить свое заявление?
– Нет.
– Да, – отозвался Тайсон и шагнул в сторону от свидетельского места, но Корва преградил ему дорогу.
Из зала послышались громкие реплики. Спроул призвал присутствующих к порядку и сказал негодующему Корве:
– Это довольно странно.
И только посмотрев защитнику в глаза, Тайсон осознал, в каком страшном напряжении, безусловно, хорошо завуалированном, находится Корва. Он сел на место и спокойно сказал:
– Считаю, что физическая усталость после боевых действий может объяснить почти все, что случилось.
Корва, казалось, успел взять себя в руки и, удовлетворенный ответом, быстро кивнул.
Спроул, желая снять напряжение, обратился к адвокату:
– Мистер Корва, может быть, вам нужен перерыв?
Корва тыльной стороной ладони потер щеку.