Агат засмеялся, словно удивившись.
— Нет! В этом мы черпаем гордость. Трудно другое: выжить в мире, которому ты чужой. Пять Лет назад мы были многочисленны и могущественны, а погляди на нас теперь!
— Говорят, дальнерожденные никогда не болеют. Это правда?
— Да. Вашими болезнями мы не заражаемся, а своих сюда не привезли. Но если нас ранить, то потечет кровь… И мы стареем, мы умираем совсем как люди…
— Но ведь по-другому и быть не может, — сказала она сердито.
Он оставил насмешливый тон. — Наша беда в том, что у нас почти нет детей. Столько родится мертвыми и так мало — живыми и крепкими!
— Я об этом слышала. И много думала. У вас такие странные обычаи! Ваши дети родятся и в срок и не в срок — даже в Зимнее Бесплодие. Почему?
— Так уж у нас ведется! — Он снова засмеялся и посмотрел на нее, но она помрачнела.
— Я родилась не в срок, в Летнее Бесплодие, — сказала она. — У нас это тоже случается, но очень редко. И вот, ты понимаешь, когда Зима кончится, я буду уже стара и не смогу родить весеннего ребенка. У меня никогда не будет сына. Какой-нибудь старик возьмет меня пятой женой. Но Зимнее Бесплодие уже началось, а к приходу Весны я буду старой… Значит, я умру бездетной. Женщине лучше вовсе не родиться, чем родиться не в срок, как родилась я… И еще одно: правду говорят, что дальнерожденный берет всего одну жену?
Он кивнул, и она догадалась, что они кивают, когда соглашаются, вместо того, чтобы пожать плечами.
— Ну, так неудивительно, что вас становится все меньше.
Он усмехнулся, но она не отступила: — Много жен — много сыновей! Будь ты из Тевара, ты был бы уже отцом пяти или десяти детей. А сколько их у тебя?
— Ни одного. Я не женат.
— И ни разу не делил ложа с женщиной?
— Этого я не говорил! — ответил он и добавил: — Но когда мы хотим иметь детей, мы женимся.
— Будь ты одним из нас…
— Но я не один из вас! — отрезал он, и наступило молчание. Потом он сказал мягче: — Дело не в обычаях и нравах. Мы не знаем, в чем причина, но она скрыта в нашем теле. Некоторые доктора считают, что здешнее солнце не такое, как то, под которым рождались и жили наши предки, и оно воздействует на нас, мало-помалу меняет что-то в нашем теле. И эти изменения губительны для продолжения рода.
Они вновь надолго замолчали.
— А каким он был — ваш родной мир?
— У нас есть песни, которые рассказывают о нем, — ответил он, но когда она робко спросила, что такое «песня», он промолчал и продолжал после паузы: — Наш родной мир ближе к солнцу, и Год там продолжается меньше одного лунокруга. Так говорят книги. Ты только представь себе: Зима длится всего девяносто дней!
Они засмеялись.
— Огонь развести не успеешь! — сказала Ролери.
Лесной сумрак сгущался в ночную тьму. Уже трудно было различить тропу перед ними, черный проход между стволами, ведущий налево в ее город, направо — в его. А здесь, на полпути — только ветер, мрак, безлюдье. Стремительно приближалась ночь. Ночь, и Зима, и война — время умирания и гибели.
— Я боюсь Зимы, — сказала она еле слышно.
— Мы все ее боимся, — ответил он. — Какая она? Мы ведь знаем только солнечный свет и тепло.
Она всегда хранила бесстрашное и беззаботное одиночество духа. У нее не было сверстников и подруг, она предпочитала держаться в стороне от остальных, поступала по-своему и ни к кому не питала особой привязанности. Но теперь, когда мир стал серым и не обещал ничего, кроме смерти, теперь, когда она впервые испытала страх, ей встретился он — темная фигура на черной скале над морем — и она услышала голос, который звучал у нее в крови.
— Почему ты никогда не смотришь на меня? — спросил он.
— Если ты хочешь, я буду смотреть на тебя, — ответила она, но не подняла глаз, хотя и знала, что его странный темный взгляд устремлен на нее. В конце концов она протянула руку, и он сжал ее пальцы.
— У тебя золотые глаза, — сказал он. — Я хотел бы… хотел бы… Но если бы они узнали, что мы были вместе, то даже теперь…
— Твои родичи?
— Твои. Моим до этого нет дела.
— А мои ничего не узнают.
Они говорили тихо, почти шепотом, торопливо, без пауз.
— Ролери, через две ночи я ухожу на север.
— Я знаю.
— Когда я вернусь…
— А когда ты не вернешься! — крикнула девушка, не выдержав ужаса, который нарастал в ней все последние дни Осени, — страха перед холодом, страха смерти.
Он обнял ее и тихо повторял, что он вернется. А она чувствовала, как бьется его сердце… совсем рядом с ее сердцем.
— Я хочу остаться с тобой, — сказала она, а он уже говорил: