— Я не буду… — Кагэро замотал головой. — Не буду, слышишь!
— Будешь. Будешь, куда ты денешься.
— Назови хоть одну причину.
Мудзюру засмеялся своим скрипучим, хриплым смехом.
— Какая может быть причина? Я так сказал, значит, так и будет! Может, мы и две половины, но я изначально сильнее. А силу, знаешь ли, можно только самому накопить.
— Тогда я буду убивать только младенцев. Пусть тебе будет хуже.
— Пожалуйста, — Мудзюру пожал плечами.
Глотая колючий воздух, Кагэро выбежал вон.
Безразличные взгляды вонзались в него подобно копьям. Он остановился где-то на полпути к выходу из дворца.
— Отвернитесь! — заорал изо всех сил. И это помогло. Пришла усталость, захотелось лечь и никого не видеть. И ничего не слышать.
Когда он вернулся в зал, все было убрано и вымыто. Ни капли крови не осталось на каменном, отполированном до зеркального блеска полу. Кагэро мысленно поблагодарил слуг — заметь он где-нибудь кровь, снова потерял бы самообладание.
Оказывается, это очень трудно — убивать. Раньше человеческая жизнь, тем более, жизнь совершенно незнакомого человека, для него ничего не значила. Сейчас же убийство полусумасшедшего крестьянина, которого вообще впустили по ошибке, все перевернуло в нем. Сердце жала такая боль, что впору было самому себе вонзить меч в живот. Он не мог отогнать назойливые мысли, в которых постоянно возвращался в тот круг из света.
Кагэро принялся мерить шагами зал. Немалых размеров, он был полон той роскоши, на которую давно никто не обращает внимания, и служит она лишь для отделения от остальных. В чужой шкуре Кагэро чувствовал себя как в тюрьме — хочется вырваться, да нельзя. Это камера с глухими стенами, без окон и дверей.
И Кагэро яростно впечатывал ступни в каменный пол.
Так прошло несколько дней — в непрерывных мучениях. Кагэро оказался на грани сумасшествия. Он стал всего бояться. Собственная тень иногда казалась ему жутким существом с той стороны. Покорные слуги и стражники — мертвецами, которые по злой прихоти колдуна не могут найти успокоения.
Но самым страшным временем была ночь. Каждый шорох, а ими огромный дворец был наполнен до отказа, заставлял сердце подпрыгивать чуть ли не до подбородка.
А потом пришла весть, которая всколыхнула все дворцовое болото.
Восстание. На юге страны. Массовое восстание ремесленников и рабочих. Они были неопытны в военном деле, но их было много, очень много. И, что встревожило больше всего, к ним примыкали люди. Они двигались на север громадной, постоянно нарастающей волной.
Война.
И снова война. Когда же закончатся эти войны?
Сказали, что в окрестных деревнях начались волнения. Кагэро не встречал на лицах дворцовых слуг и прочих людей, пригревшихся под теплым боком императора, страха. Они знали, что выживут. Что даже если бунтари будут атаковать дворец и прекрасная охрана, настоящая небольшая армия, не выдержит напора, они смогут уйти через один из тайных лазов.
И Кагэро тоже знал, что при любом раскладе останется в живых. Но! Ведь он носит личину настоящего императора, которого звали Госага. Как он после этого сможет показаться на людях?
Впрочем, он не верил, что какое-то восстание, невесть как вообще родившееся, перерастет в настоящую войну. Возможно, это от незнания — в ту глушь, где Кагэро прожил большую часть жизни, новости приходят раз в год, если не реже.
И новая мысль заставила его сознание вздрогнуть.
Большую часть жизни… Но ведь было что-то до этого. Кагэро поймал себя на том, что совершенно не помнит своего детства и отрочества. Мало того, ему никогда даже в голову не приходило вспоминать. Словно кто-то наложил на эту часть памяти некий запрет. Запер на сто замков.
Что же было?..
Он нашел какую-то комнатку, где не ощущалась всеобщая суматоха. Наверное, в этот момент его искали, но Кагэро было не до этого. Ему нужно было подумать. Обязательно нужно вспомнить, что было…
Чертова память, будь ты неладна. Кагэро даже вспотел от волнения. Но как ни старался, почти ничего не смог выловить из этого черного омута, откуда несло болотом…
Впрочем, кое-что ему все же удалось вспомнить. Но только горы. Белые, ослепительно-яркие шапки на вершинах гор. Гора Фудзи. И все это не далеко, как привык он видеть, а здесь, совсем рядом… Селение. То самое, где он жил. Там веками устанавливались собственные обычаи, так как селение было изолировано от остального мира. До десяти лет Кагэро считал, что мир ограничивается несколькими доступными ему долинами, а за разломом уже не было ничего. Разлом — бездонное ущелье, вероятнее всего, просто трещина. Очень древняя. Наверное, она и отрезала людям путь назад. Людям, которые пришли на новое место.