– Понимаю, – Сава совсем скис. – И что, отказываться?
– Да ты что! – я хлопнул его по плечу. – Я чертовски рад за тебя! Такой шанс раз в жизни выпадает, и упускать его нельзя.
– Витёк, я тебя не понимаю.
Я подтолкнул ему поближе чашку с чаем и тарелку с заготовками под бутерброд.
– Сав, всё очень просто, – сказал я. – Ты принимаешь предложение Дутковского и становишься музыкантом «Смерички», наслаждаешься, а потом предлагаешь им новую песню.
– Какую? – недоуменно спросил Сава.
Я усмехнулся, принес из комнаты гитару, сыграл несложный проигрыш и запел – вернее, заорал, забыв о соседях:
– А не спеть ли мне песню о любви?
А не выдумать ли новый жанр?
Попопсовей мотив и стихи,
И всю жизнь получать гонорар!
Сава застыл, глядя в то, как я перебираю одну и ту же последовательность аккордов. Но реагировал он правильно – на строчке «Посмеется над текстом лучший друг» действительно рассмеялся, да так, что я был вынужден остановиться.
– Круто, Витёк! – он показал мне большой палец. – А дальше?
– А дальше – так, – ответил я и сыграл последний куплет:
– Напишу-ка я песню о любви.
Только что-то струна порвалась,
Да сломалось перо, ты прости.
Может, в следующий раз, а сейчас
Пора
спать!
Последний аккорд совпал со звонком в дверь. Я отложил гитару, которую немедленно подхватил Сава, и пошел открывать.
***
На лестничной площадке меня ожидали две женщины. Одну я знал – соседка, Любовь Андреевна, от которой я звонил в управление, когда в мою квартиру проник Виктор Гинзбург. А вторую видел впервые, но её профессию определил без труда – почтальон. У неё из большой сумки через плечо выглядывали свернутые в трубки газеты.
– Здравствуйте, Любовь Андреевна, – сказал я. – Как настроение?
– Спасибо, всё хорошо, – она расплылась в улыбке. – Думала, у вас там опять что-то произошло, но прислушалась – поёте. А раз поёте – значит, всё хорошо.
– Верно, поём, – улыбнулся я. – Извините, если громко, просто песня такая, её тихо петь невозможно. Мы больше не будем. А вы?..
– А это Надюшка вот, по вашу душу, – представила почтальоншу Любовь Андреевна. – Телеграмму принесла, срочную...
– Да? Спасибо, – поблагодарил я её – мне не трудно, а ей приятно – и повернулся к почтальону: – Что за телеграмма?
– С пометкой! – объяснила она. – Обычные-то я и в почтовый ящик кинуть могу, али по телефону прочитать, а тут расписаться надо.
– Ну раз надо – распишемся, – я был сама доброжелательность, но одновременно пытался вспомнить, кто мог прислать мне телеграмму, которая сейчас была самым быстрым способом междугородной связи.
Процесс передачи получился небыстрым – Надюшка с трудом добыла из забитой сумки потасканный гроссбух, с ещё большим трудом откопала в недрах той же сумки основательно погрызенный карандаш, но в конце концов я смог расписаться и получил сложенный вдвое и склеенный по краю листок сероватой бумаги. Поблагодарил женщин, вернулся в квартиру – и прямо в прихожей пальцем разорвал склейку, развернул и прочитал:
«Буду Сумы 29 утренним поездом вагон 5 ТЧК Татьяна».
Мне потребовалось несколько раз перечитать этот текст, чтобы перевести его с телеграммного на русский. А потом ещё с полминуты я пытался вспомнить знакомых Татьян. Но наконец паззл сложился – завтра, в субботу, 29 апреля, в Сумы зачем-то приезжает Татьяна Иваненко. И мне, видимо, надо будет её встретить – я с трудом мог представить, куда она отправится в шесть часов утра, когда на сумской вокзал прибывает поезд из Москвы.
Я зашел в квартиру, оглядел легкий беспорядок и решил, что оно того не стоит – если кому что-то не понравится, она будет вольна сама исправить любые недостатки, которые ей таковыми покажутся, а я вмешаюсь лишь тогда, когда будет нужна грубая мужская сила. Потом вернулся на своё место за кухонным столом и некоторое время молча пил чай, наблюдая за Савой, который пытался воспроизвести шедевр Чижа с компанией.