– Ритку-то? – переспросил Сухонин. – Цветы я ей купил, утром, у оперов стоят, там баб нет, никто не сдаст. Или вы ещё что удумали?
У меня тяжесть упала с души. С такими поднимающими подчиненными работать – одно удовольствие. Надеюсь, и полковник Чепак оценит мой вклад в его авторитет.
– Нет, Григорий Степанович, больше ничего не нужно, – я улыбнулся. – Не возражаете, если я в этих цветах поучаствую?
Он не возражал – понимал, в какой я ситуации. Так что я расстался с зеленой трешкой, потом мы вместе зашли к операм, чтобы забрать ничем не примечательные гвоздики – они были в плотном целлофановом конусе, так что выглядели даже богато, на все шесть рублей, что отдал за них капитан, – и на пару поздравили нашего лейтенанта с его профессиональным праздником. Рита приняла букет и благодарно покраснела, пробормотав какие-то подходящие случаю слова.
На этом я посчитал свои обязанности начальника законченными – и с головой погрузился в бумаги, полностью забыв про оружейку и положенный мне по штату пистолет.
***
На мероприятие в обком мы с полковником Чепаком поехали как белые люди – на новенькой двадцать четвертой «Волге» благородного черного цвета. В Сумах таких машин было, в принципе, немного – в обкоме парочка, в горкоме одна... не потому, что двадцать четвертых не хватало, эта модель выпускалась уже года четыре, а органы власти обеспечивались в первую очередь. Просто до Сум очередь не дошла – тут в целом земля была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою рек Псел и Сумка. Город этот стоял на отшибе, в стороне от торных дорог, в царские времена пробавлялся изготовлением сахара, а сейчас стремительно превращался в один из многочисленных центров советской промышленности. От старых сахарозаводчиков в Сумах осталась почти вся застройка юга Нового места и Засумок, а социалистический порядок только пробивал себе дорогу – вернее, сразу много дорог, снося обветшалые кварталы и протягивая в самых разных направлениях новые проспекты.
В своей первой жизни я в Сумах не побывал, бог миловал, а в памяти «моего» Виктора прочитал лишь детское восхищение тихими улочками, дубравами, парками и пляжами. Сейчас тут шла масштабная реконструкция, которая превращала город из купеческого местечка дореволюционной России в нечто, более подходящее огромной коммунистической империи. Бульдозеры и экскаваторы уже поменяли облик Нового Места, в котором прошло детство Орехова, но не до конца – там ещё копали будущий проспект Карла Маркса и перпендикулярные ему улицы имени двух летчиков – местных уроженцев Леваневского и Супруна.
Из-за строек мы добирались до новехонького дворца культуры неподалеку от железнодорожной станции целых полчаса, хотя «мой» Орехов был уверен, что за это время можно было обойти весь город. Зато из-за той же стройки вокруг культурного места образовался огромный пустырь, который сейчас заняли самые разномастные «Волги» – и все три двадцать четвертые, и множество двадцать первых, и даже заметно устаревшие «Победы». И уже когда мы стояли у машины – Чепак решил перекурить, – к залу, прямо к длинной широкой лестнице подъехала вальяжная «Чайка» первого секретаря обкома Александра Ивановича Ищенко.
Я уже был шапочно знаком с личным составом обкома КПУ. Несмотря на фамилию, товарищ Ищенко не был украинцем – или же был, но с определенными оговорками, потому что родился он в Белгородской области. Успел повоевать, но без особых геройств, а после войны пошел по сельскохозяйственной линии, которая в итоге и привела его в кресло первого секретаря сумского обкома. Насколько я понял, он серьезно плавал в вопросах, не относящихся к сельскому хозяйству, но определенная крестьянская сметка позволяла ему худо-бедно тащить область и даже выдавать на гора нужные показатели.
Кучка чиновников во главе с Ищенко договорили и прошли внутрь здания. Чепак проследил за ними и стукнул меня по плечу: