Так, в возможном источнике (книге Пердью) используются, например, слова luxury, sofa и chairs, tumbler и chilled [«роскошный», «диван», «кресла», «стакан», «охлажденная» (бутылка)]. В книге Брауна те же явления отражены словами lavish, cushioned chairs, crystal glass и fizzing [«помпезный», «кресла с подушками», «хрустальный бокал», «шипели» (о пузырьках газа)]. Каждое из этих слов и словосочетаний является более редким по сравнению с использованными в книге Пердью. Например, слово lavish встречается в пятнадцать раз реже, чем luxury, а fizzing – примерно во столько же раз реже, чем chilled[4]. Отсюда возникает вопрос: почему Браун не использовал более употребительные слова? Мы можем обосновать это тем, что он пытается изобразить нечто сверхроскошное, и естественно предположить, что предметы обстановки вроде «восточных ковров» это подтверждают. Браун, по-видимому, изо всех сил старался описать особо запоминающуюся картину богатства и пышности, например добавив к списку остальных предметов оловянный кофейник. Однако против этого есть по меньшей мере одно возражение: у него говорится, что в комнате есть кресла с подушками, восточные ковры, мебель темного дуба и, вдобавок, широкий стол. Возникает такое впечатление, что в комнате довольно много мебели, и после слов о том, что она выглядела как «помпезный зал дорогого отеля», вряд ли мы вообразим себе захламленную комнату, так как это впрямую противоречит понятию «помпезный». Каково же наше удивление, когда, перечитывая отрывок, мы обнаруживаем, что на самом деле комната была маленькой, несмотря на «широкий стол», «восточные ковры» (во множественном числе), «кресла с подушками» (неизвестное количество) и «мебель темного дуба».
На мой взгляд, отрывок Брауна похож на сцену Пердью еще в двух отношениях. В сцене Пердью мы можем сделать вывод о том, что персонажи удивлены увиденным, потому что они осматриваются молча, а автор перечисляет читателю, что находится в комнате. Мы не знаем наверняка, удивлены ли персонажи, но в этом контексте такой вывод можно определенно сделать из слова «молча». От сцены Брауна также возникает ощущение удивленности персонажей, так как «металл и заклепки остались позади». Кажется, что этого никто не ожидал. И все же можно с уверенностью утверждать, что клиентская комната осмотров в традиционном швейцарском банке вряд ли будет вся в металле и заклепках. Как и в сцене у Пердью, мы видим, что за этим удивлением – если это удивление – следует перечисление находящихся в комнате предметов. Удивляет то, что и Пердью, и Браун описывают роскошную комнату, которая и должна быть роскошной, и тем не менее персонажи у обоих авторов этой роскоши удивляются. Вернее, возникает вопрос, почему сцена у Брауна так похожа на сцену у Пердью, с точки зрения персонажей. Почему персонажи в этих сценах ведут себя так похоже: не говорят, а выражают некое удивление от роскоши, которую читатель склонен ожидать. Заметим также, что оба отрывка завершаются описанием освежающего напитка в практически тождественных терминах, только обыкновенный «стакан» (у Пердью) Браун заменяет куда более редкими «хрустальными бокалами».
Сказать, что судебная сага, развернувшаяся вокруг этих вопросов, была драматической, – значит, не сказать ничего. Судья Нью-Йоркского окружного суда Дэниэлс решил прочесть книги сам и принять решение самостоятельно, несмотря на свидетельства, предоставленные мной и другими экспертами, среди которых был один профессор литературы. Спустя несколько месяцев судья решил, что плагиат и нарушение авторских прав не имели места. На его взгляд, причиной всех сходств была тематическая общность книг и совпадения. Поэтому он отказал истцу в его притязаниях. Пердью подал апелляцию на нескольких основаниях: во-первых, он сказал, что судья неверно истолковал некоторые из наших свидетельств, в том числе наше заявление о том, что изображенные Пердью события в связи с императором Константином были не исторически достоверными, а вымышленными. Тот факт, что интерпретация Брауном фигуры императора Константина очень похожа на таковую у него, Пердью, нельзя объяснить повторным пересказом исторических сведений, но только пересказом вымысла. Судья заявил, что он читал книги, как «обыкновенный читатель»; мы попытались оспорить это заявление, возразив, что судью вряд ли можно приравнять к «обыкновенным читателям», так как ему приходится читать самые разнообразные тексты по долгу службы. Если судье было интересно мнение обыкновенных читателей, то почему он не пригласил присяжных и не созвал коллегию читателей? На этих основаниях апелляция дошла до Верховного суда США, который, однако не отменил решения суда окружного. Он решил, что судья просто действовал в соответствии с законом.
4
Для оценки частоты употребления слова лингвисты пользуются крупными объемами текста. Такой объем текстов называется корпусом. Также мы пользуемся поисковыми системами Интернета. –